Восемнадцать минус. Часть 1. Коляновка. Рустам Арсланов

переживал: доедут они до Бежецка или нет; умрут родители или нет; получится ли у них разработать вакцину или нет. Сейчас же, когда весь его мир, всеми нитями связанный с папой и мамой, рухнул, и он с братом и сестрёнкой остались одни на полпути к цели, появилась чёткая задача, реализация которой зависела только от него. Дима любил конкретные задачи, возможно, потому, что они связывали его с мирным и безопасным прошлым – до эпидемии, когда он учился в физико-математическом лицее. А может, его психика просто так защищалась, чтобы не слететь с катушек, чтобы не дать себе упасть в бездну отчаяния, которая зияла где-то рядом, на краю его сознания.

      Дима был полностью поглощён выполняемым действием, но при этом отчётливо воспринимал всё, что происходило вокруг: глухой стук лопаты, врезающейся в сухую летнюю землю, влажную прохладу туманного воздуха, перекличку пробуждающихся птиц, сдержанные всхлипывания брата Руслана, даже шорох падающей в могилу горсти земли и жука, отчаянно пытающегося выбраться из-под образовавшегося завала. Диме недавно исполнилось шестнадцать. Среднего роста, слегка полноватый, в очках, он явно не был привычен к физическому труду или спорту, и его неуклюжие движения с лопатой лишь подтверждали это. Каждый взмах лопаты давался ему с усилием, каждый удар о землю отзывался в его руках тупой болью, но он продолжал, не останавливаясь, словно в этом действии заключался единственный смысл его существования. Он копал, и в этом копании была какая-то странная, почти мистическая ясность. Земля поддавалась ему, сопротивлялась, но поддавалась, и каждый комок, выброшенный из ямы, был шагом вперёд, шагом к завершению.

      И в этой работе, в этом монотонном, почти ритуальном действии, Дима находил нечто, что удерживало его от падения. Он не думал о будущем, не думал о том, что будет завтра, через неделю, через месяц. Он думал только о том, как правильно поставить лопату, как глубже вонзить её в землю, как поднять и выбросить очередную порцию грунта. И в этом была его сила, его спасение. А вокруг, как будто в насмешку, мир продолжал жить своей жизнью. Птицы пели, туман рассеивался, солнце начинало пробиваться сквозь облака. И Дима, с его неуклюжими движениями и потным лицом, был частью этого мира, частью этой жизни, которая, несмотря ни на что, продолжалась.

      Руслан сидел на сырой утренней траве и рыдал, сжимая в жилистых, крепких руках пехотную лопатку, будто пытаясь ухватиться за что-то реальное, за что-то, что не уйдёт, не рассыплется в прах. Он старался делать это тихо, почти беззвучно, сдерживая каждый всхлип, боясь разбудить сестрёнку Настеньку, которая спала, укрытая детским неведением, как тонким одеялом, в туристической палатке на лужайке, метрах в десяти от леса. Она ещё не знала, что мама и папа умерли. Руслан думал о маме, о папе. О том, как они смеялись, как мама гладила его по голове, как папа рассказывал истории у костра. Теперь их не было. Теперь остались только он, Дима и Настенька. И эта лопатка в его руках, которая вдруг стала такой тяжёлой, будто в неё впиталась вся тяжесть мира.

      Руслан был прост в своих эмоциях. Горе – он плакал, радость – он смеялся, злость – он кричал. Всё в нём было прямолинейно, как удар кулаком. Он не умел скрывать, не умел изворачиваться, не умел прятать свои чувства в тёмные закоулки души, как это делал Дима. Дима был другой. Его ум был непредсказуем, изворотлив, как змея, которая всегда найдёт лазейку, всегда ускользнёт от прямого взгляда. Дима мог молчать, когда нужно было кричать, мог смеяться, когда хотелось плакать, мог говорить о пустом, когда внутри всё кипело и рвалось наружу.

      Руслан не знал, что будет дальше. Он не умел думать так, как Дима, не умел строить планы, не умел находить выходы из лабиринтов. Он знал только, что сейчас ему больно, и что он должен быть сильным, потому что Настенька ещё не знает. Потому что кто-то должен быть сильным.

      – Успокойся, возьми себя в руки! – тихо произнёс Дима, продолжая формировать лопатой геометрически ровную насыпь над могилой. Закончив работу, он отложил лопату и подтащил к могиле крест, сделанный из тонкого ствола молодой берёзы. К кресту была прикреплена столешница от складного столика с эмблемой завода ГАЗ.

      – Сейчас Настя проснётся… – сказал Дима, обернувшись в сторону палатки, где спала их младшая сестра. – Так, мы ей спокойно всё расскажем. Тогда она не испугается. Дай лопату.

      Руслан медленно поднялся с земли, подошёл к Диме и, протягивая ему маленькую пехотную лопатку, спросил с дрожью в голосе:

      – Может, не будем ей показывать? Скажем, что мама и папа уехали обратно, чтобы вылечиться или что-нибудь такое? Чтоб ей спокойней было…

      Дима взял лопату и, не глядя на брата, начал выкапывать ямку для креста у изголовья могилы. Его лицо было сосредоточено, но в глазах читалась глубокая усталость и скрытая боль.

      – Ей лучше рассказать всё честно, дать попрощаться. Если мы будем спокойны, то и она не сильно испугается. Она нас скопирует. Дети в шесть лет ещё не воспринимают смерть всерьёз…

      – Откуда ты знаешь? – перебил его Руслан, в голосе которого звучали и страх, и надежда, будто он всё ещё верил, что можно как-то избежать этого страшного разговора.

      Дима на мгновение остановился, потом продолжил копать, не поднимая глаз.

      – …им