Случайные взгляды. Рита Чебаторева

но всегда с мелодией, что звучала в глубине её сердца.

      Всё начиналось с кухни – её маленького храма, где огонь плясал в очаге, а воздух дрожал от пряных шёпотов. Альбина любила готовить, как поэт любит свои строки: с трепетом, с предвкушением, с лёгкой тревогой, что вдохновение ускользнёт. Её пальцы, тонкие и ловкие, танцевали над доской, где нож пел свою песнь, рассекая травы и плоды. Лаванда вплеталась в тесто, корица сыпалась звёздами в кипящий котёл, а мёд стекал золотыми реками, обещая сладость каждому, кто вкусит её труд. Она не просто смешивала вкусы – она творила миры, где каждый кусочек был строфой, а каждый аромат – её признанием в любви к жизни. Её кухня пахла домом, которого, быть может, никогда не было, но который она создавала каждый раз, зажигая плиту.

      Однажды вечером друзья собрались у неё – шумная компания, чьи голоса переплетались с потрескиванием дров в печи. На столе красовался пирог с яблоками и розмарином, суп с тыквой, от которого поднимался пар, точно облако снов, и травяной чай, заваренный с мятой и шиповником. «Альбина, ты колдунья!» – смеялся один из них, отламывая хрустящий кусок теста. «Нет, она поэтесса еды», – возражала другая, поднося ложку к губам. Альбина стояла у окна, глядя на них, и её сердце грелось от их слов. Она не искала похвалы, но в эти минуты чувствовала, что её труд – как мост, что соединяет её с другими. Они ели, смеялись, делились историями, а она думала, что, быть может, её блюда – это её способ сказать то, что она не решалась произнести вслух: «Я рада, что вы здесь. Я рада, что вы есть».

      Но была у неё и другая песнь – та, что рождалась под смычком. Скрипка лежала в её руках, как живое существо, как птица, готовая взлететь. Когда Альбина касалась струн, время замирало: звук поднимался ввысь, то нежный, как утренний туман над полем, то яростный, как шторм, бьющий о скалы. Она играла не для похвалы, не для чужих ушей – она играла для себя, для той части души, что пряталась за словами. Мелодия текла, подобно реке, унося её туда, где нет ни стен, ни границ – только бесконечный простор, где она была свободна. Иногда, споткнувшись на сложном пассаже, она тихо смеялась, встряхивая головой, и её тёмные волосы падали на лицо, как занавес, скрывающий её смущение. Но в глубине глаз мерцала искра – гордость за каждый шаг, за каждый звук, что она вырвала у тишины. Скрипка была её исповедью: в ней звучали её радости, её печали, её мечты, что рвались наружу, как птицы из клетки.

      Литература же была её небом – бескрайним, усыпанным звёздами, где каждая книга сияла, как созвездие. Альбина читала с жадностью ребёнка и мудростью старца: её пальцы гладили страницы, её губы шептали строки, а сердце билось в такт чужим судьбам. Она растворялась в романах, где герои любили и страдали, в стихах, где каждое слово было каплей росы на рассвете. Её комната утопала в книгах: старые тома с потёртой кожей соседствовали с новыми изданиями, а на столе всегда лежал раскрытый сборник, будто ждущий её возвращения. Она училась, чтобы стать преподавателем литературы, и в этой мечте был её свет. Она представляла себя в аудитории, полной молодых лиц, жаждущих знаний. Её голос, мягкий и глубокий, разливался бы по рядам, рассказывая о Достоевском, чьи герои борются с тьмой в себе, или о Ахматовой, чьи строки – как слёзы, застывшие в янтаре. Она хотела не просто учить, а зажигать – вести других по тропам слов, показывать, как в буквах прячется жизнь.

      Иногда, сидя за учебниками, она мечтала о будущем. Её студенты, быть может, не сразу полюбят книги – кто-то будет зевать, кто-то рисовать в тетради. Но она знала: придёт день, когда одна строка – всего одна! – зажжёт в их глазах искру. Они вдруг поймут, что книга – это не пыльный переплёт, а дыхание, голос, что говорит с ними через века. И тогда они станут её соратниками в этом странствии по миру слов. Альбина улыбалась этим мыслям, и её пальцы невольно тянулись к карандашу, чтобы записать цитату, что тронула её в тот день. Она верила: литература – это дар, который она несёт в мир, и её долг – передать его дальше.

      И всё же, среди этих страстей, был в её сердце уголок, где жило озеро. Оно лежало недалеко от старой квартиры – скромное, но бесконечно родное, как колыбельная, спетая матерью. Его воды были зеркалом её детства: в них отражались её первые шаги, её смех, её слёзы, упавшие в траву. Маленькая Альбина бегала к его берегам, босая, с растрёпанными косичками, и бросала камешки в воду, считая круги. Она сидела на прогретых солнцем камнях, болтая ногами, и смотрела, как облака плывут в его глубине. Озеро знало её секреты: как она однажды спрятала под ивой свою первую скрипку, боясь, что её игру услышат, как плакала там, когда потеряла любимую книгу. Оно было её первым слушателем, её первым другом.

      В один из дней, когда лето дышало жаром, она пришла к озеру с тетрадкой и карандашом. Ей было двенадцать, и она решила написать стихотворение. Слова лились неровно, строки путались, но она сидела, пока солнце не скатилось за горизонт, и в итоге родились четыре строчки – простые, но её собственные. Озеро молчало, но ей казалось, что оно одобряет: лёгкий ветерок пробежал по воде, и рябь кивнула ей, как живая. С тех пор озеро стало её музой. Она возвращалась туда снова и снова – с книжкой, с мыслями, с тишиной, что была ей дороже слов.

      Теперь, вдали от него, она носила его в себе