Созвездие Волка. Александр Уваров

ви – сквозь осень, тянет мир ко мне, тиной плывёт в мутной воде вечной осени, мир плывёт.

      Мировая река подо мной. Берега не пускают меня.

      Я лечу над рекой.

      Добрая мама…

      Ещё время… Ещё немного времени – держи меня, держи над хаосом, над домом Левиафана.

      Тёплыми руками, сильными руками – держи.

      После смерти ты стала сильнее. Я чувствую тебя, я говорю с тобой, ты рядом со мной, ты стала моей богиней, спасительницей моей.

      Моя добрая мама…

      Дальний свет, тихий свет мой, надежда моя!

      Не погасни, не исчезни – красны края туч.

      Не оставляй меня наедине с этой рекой! Не дай сорваться, слететь вниз! Не дай утонуть в ледяной, тяжёлой, мёртвой, серо-зелёной воде!

      Уродливые твари, порождения грязи, порождения донного ила, речные змеи поднимаются к свету. Извитые спиралями коричневые тела скользят по поверхности вод, длинные пасти ощерены, выпученные белые глаза следят за мной неотрывно.

      Хищными бросками летят они по воде, сопровождая меня.

      И ждут, когда прервётся мой полёт.

      Не дай мне упасть, не дай мне забыть о тебе!»

      «Я, тварь Божия, криттер…»

      23 августа 200.. года. Последняя запись в дневнике.

      – Вот странная у тебя привычка: на сигаретах экономить…

      Ладеев бросил окурок в писсуар и повернулся к Валентину.

      – Молчишь, Бек? Правильно делаешь, что молчишь. На «Ротманс» не мог разориться? Неплохо ведь зарабатываешь…

      Валентин улыбнулся. Криво и неестественно. Он вообще не любил и не умел улыбаться. Но иной реакции на критику со стороны командира так и не выработал.

      Возможно, потому, что от природы был несколько туповат, до крайности молчалив, видом – обманчиво простодушен и робок, и в обычной жизни – слегка заторможен.

      Но во время боевых операций, словно срываясь с невидимых тормозов, превращался в молниеносно двигающегося и мгновенно и безошибочно разящего врагов демона, безжалостного и холодно-равнодушного инфернального монстра, словно ворвавшегося в этот мир откуда-то из преисподней, населённой гневными богами и тёмными воинами древних мифов.

      В иной ситуации Ладеев, хорошо знавший боевые возможности и послужной список Валентина Муратов, агента с оперативным псевдонимом «Бек», не стал бы, пожалуй, без нужды испытывать судьбу и распекать этого бледного, худенького парнишку со стволом в подмышечной кобуре.

      Но теперь, точнее – со вчерашнего дня, когда направили Бека в его оперативную группу, нападки и шутки в адрес бледного стали для Ладеева совершенно безопасны.

      Потому что сумасшедший в бою Бек начальство (всё, без исключения) любил по-собачьи честно, чисто и бескорыстно. И готов был простить начальнику любой, даже самый болезненный пинок.

      Пинок, за который иного, не начальствующего, боевого товарища легко отключил бы мгновенным и лёгким взмахом руки.

      – Признаёшь вину? И не моргай так жалостливо! Чтобы я у тебя ещё раз сигарету попросил!.. Чёрт, как же в горле саднит…

      Валентин пожал плечами, продолжая всё так же виновато улыбаться.

      Ладеев откашлялся и сплюнул в раковину.

      – И туалет у них, в институте этом научном… некультурно оформлен. А ещё учёные! Интеллигентные люди, а вот позаботиться о такой важной вещи как туалет…

      И замолчал, неожиданно прервав монолог.

      Пискнул Bluetooth-наушник. Ладеев, будто поправляя его, провёл по мочке уха.

      – Пошли, – отрывисто бросил он Беку.

      На ходу, сунув руку за пазуху, снял «Беретту» с предохранителя.

      – Без глушителей работаем, – предупредил он Валентина. – Телохранителя ты снимаешь, я работаю по объекту…

      Дверь институтского туалета открылась, и на пороге появился низенький, лысоватый мужичок. Одет мужичок был в серый хозяйственный халат, засаленный ворот которого отчего-то стоял дыбом, будто кто-то пытался то ли слишком энергично поправить его, то ли стянуть халат через голову.

      Мужичок прижимал к груди невысокую лестницу—стремянку в три ступени, изрядно измазанную серой извёсткой, и моток синей трёхжильной электропроводки.

      Мужичок посмотрел на Ладеева недоумённо и, пробормотав: «обалдели совсем… в выходной день, в субботу притащились!», попытался было зайти внутрь.

      Но Бек боковым ударом в шею тут же уложил его на кафельный, с полудня пятницы не мытый пол.

      – Чего так жестоко? – спросил Ладеев.

      – На шум выбежит, мешать будет, – пояснил Бек всё с той же детской, виноватой улыбкой.

      – Грубый ты, – с неискренней укоризной произнёс Ладеев.

      Нагнулся и, подхватив на ходу моток тяжёлый моток проводки, быстрым шагом вышел в коридор.

      «Чего это он выдумал?» удивился Валентин.

      Но вслух