Журнал «Парус» №76, 2019 г.. Ирина Калус

болезни каких-то внутренних органов. В конце концов они износятся, одрябнут, сгниют – это и есть смерть. И как мне хочется смело, будто со стороны, или как изо сна – понаблюдать за этим распадом. Со спокойным любопытством, как на чужую, посмотреть на свою плоть, живое вещество, умную глину, как она будет отделяться от меня. Это мое самое близкое, родное – мое тело. Как отвалить его – налево и направо, а самому пройти бороздой между, дальше, яко посуху? Помню, когда хоронили моего отца, брат его крикнул моей матери над могилой: «Не плачь, Августа, это закон природы!» Меня тогда так поразили эти странные слова. Брат, контуженный на фронте, через две недели и сам скончался от сердечного приступа. Пришел из магазина, успел отворить дверь в квартиру – и упал в прихожую по закону природы.

      Или тошнотворный сон – это и есть само отделение от живого вещества?.. Сам станешь образом – и все поймешь. Тайна образа и его освобождение открываются в смерти. Как в загадке про свечу: тело бело, а душа портяна. Душа портяна светом выходит из телесного воска, и тогда обретает зрение, понимает, что она есть и что вокруг нее – видит…

      Я в этой комнате работал всю ночь. Про меня говорят, что я яркая личность… Теперь я должен показать свое мастерство. Должен показать, что из ничего сделаю сапоги с ботфортами. Таких давно, уже с петровских времен не носят, три пары: зеленые, коричневые и синие – все из бумаги: прикрашено, притерто. Главное, я боялся, как выдержит эта бумага масляную краску: не залубенеет ли? Это же не кожа… Вчера в наш город приехал президент, и меня вызвал глава округа:

      – Сможешь ли ты сшить такие необычные сапоги – из ничего? У тебя зрение – наоборот…

      Я ответил главе:

      – Да! У меня же дедушка был деревенским сапожником…

      В трехкомнатной квартире Юрия Ивановича, бывшего редактора нашей районной газеты, прибрались, примылись, и мне отвели одну комнату: из нее убрана вся мебель кроме стола. Юрий Иванович спит в соседней, ему запретили ко мне даже входить, мешать; ну, может позвонить, если надо. На полу мне специально поставили телефон…

      Почему же Дик лает? Хозяин пьяный перебил ему лапу, прогнал, и его прикормили наши соседи. Кто его пустил сюда? Это он на Юрия Ивановича рычит. Но тот не боится, хвалится, что он у нас всю перестройку сделал…

      Ползаю по полу вокруг зеленых ботфорт, малахитово мерцающих новью, тем бутафорским, нездешним отблеском, что напоминает что-то сказочное, новогоднее из детства. Какими вытертыми кажутся вокруг них половицы! Этот пол по-настоящему никогда не сплачивали. Телефон стоит как раз у самой большой щели. Она забита настоящей землей, а в одном месте впрессовались с грязью волосины, какие-то волокна. И вдруг – может, от бессонной ночи и усталости – мне показалось в этой букле скатавшейся грязи что-то необычное… Может, она заколдованная, подкинута, чтобы испортить мою работу? Я вытянул волосины из щелки, распушил их натруженными ногтями.

      Зрение утянулось внутрь, прикоснулось там к чему-то и судорожно всплыло вновь в комнату. И я посмотрел на сапоги уже с