Тусклый свет электрических фонарей. Сергей Козинцев

p>

      – Ну вот, ты опять забыл. Я же тебе рассказывала.

      – Нет, я не забыл. Росли, росли…

      – И что же дальше?

      – И… И выросли.

      – Ах ты противный! Ты опять всё забыл! А вот я тебя сейчас подушкой!

      – Не трогай подушку… Ой, черт! Ах вот ты как! Ну, моя подушка не хуже твоей!

      – Получай, получай! Будешь знать, как забывать!

      – Но я же всё помню!

      – Ничего ты не помнишь!

      – Ладно, не помню. Но зато готов слушать.

      – Правда?

      – Без сомнения.

      – Ну ладно. Слушай опять. Только не вздумай снова забыть!

      – Да не забуду, не забуду.

      Кати отбросила подушку и расслабленно упала на мраморно-белые простыни, распластавшись по кровати. Я аккуратно сидел в уголке и любовался ее нежным телом, тающим в прозрачных складках тонкой рубашки. Улыбаясь, Кати рассудительно начала:

      – Так вот. Пальцы. Они росли, росли, становились мягкими, такими, знаешь, как пухом покрытыми. И вся я становилась такая пушистая и мягкая… Не смейся, подушка у меня под рукой. Сначала я удивилась, что я такая пушистая, а потом поняла, что я – это не я. Ну, что, в общем, какая разница, пушистая я или нет. – Кати внезапно села на кровати и скоро продолжила. – Можно и пушистой быть. Когда я это подумала, мне вдруг почудилось, что я всё могу. Всё-всё. Тогда я встала и пошла к окну. Воздух за окном был такой плотный, что по нему не только летать – ходить можно было. И я бы полетела… Но тут… Да ты спишь!

      – Нет, я всё слышу, – очнулся я. – Ты хотела полететь, но почему-то не улетела.

      – Я оглянулась. Оглянулась и увидела тебя. Ты был такой смешной и перепуганный. Я засмеялась и…

      – И что?

      – И проснулась. Видишь, какой ты вредный – не дал мне полетать!

      – Я не отвечаю за то, как веду себя в твоих снах.

      – А вот и отвечаешь!

      Тут я понял, что Кати слишком взбудоражена, чтобы уснуть, а поскольку всё, кроме моей бренной оболочки, дрыхло в потемках моего тела уже не менее часа, ситуация требовала самых решительных действий. Я потянулся к ней, обхватил руками ее расслабленное и в то же время слегка испуганное тело и поймал своими губами ее влажные, нежные и немного дрожащие губки.

      Кати заснула на моем плече, а все мои сны, обнаружив свой ревнивый характер, обиженно разбрелись кто куда. Я лежал с открытыми глазами и равнодушно изучал нелепые полосы лунного света на потолке. Суетливые пылинки, так безудержно метавшиеся днем под солнечными лучами, сейчас были аккуратно разложены – каждая на своем месте. Внешняя тишина проникала в мои мысли, которые меланхолично растворялись в ее теплых объятиях. На их место приходили другие, давно забытые, даже не мысли уже, а бесплотные образы. И я представил вдруг весь огромный город, посреди которого я лежал. Темный город, наполненный снами, как затонувший корабль – водорослями и стайками светящихся коралловых рыбок. Сам город не спал, только в его душе возникали, переплетались, исчезали чужие видения, наполняя плоть каменных стен и мостовых ощущениями сбывшихся желаний и первой любви. Казалось, я чувствовал то же самое. Огоньки одиноких окон и ночных фонарей превращали темноту за пределами города в нерушимую пустоту, а сам он повисал в толще Мироздания как большая молчаливая рыба. Тоненькие сети телефонных проводов нервами пронизывали ее тело, и в этих сетях безмятежно спали люди. Их неподвижность не беспокоила паутину, и дневные хлопоты тоже подремывали, готовые встрепенуться в любой миг, лишь только дрожание паутины выдаст существование жертвы. И среди всех этих спящих душ лишь одна ярким светом пробивалась наружу, через прозрачную плоть. Кати…

      – Кати! – я мгновенно проснулся и, не успев еще открыть глаза, повернул голову к окну. Полупризрачная фигурка Кати стояла босыми ногами на холодном белом подоконнике. Она смотрела в прозрачную глубину затаившегося города. Окно было открыто, и сумрачный ветер, пьяный тусклым светом ночных фонарей, фамильярно трепал ее волосы. Я вскочил на ноги и тихо повторил:

      – Кати…

      Кати обернулась, увидела меня и засмеялась:

      – Какой ты смешной! Ну чего так испугался?

      «Это сон, – с облегчением подумал я, – просто сон». И в тот же миг, противореча собственным мыслям, я сделал два быстрых шага к окну и крепко обхватил ее колени. Реальность обрушившихся на меня ощущений, казалось, разбила всё мое существо вдребезги. Я почувствовал ступнями ледяной пол, а всей кожей – холод ночного воздуха. Теплое трепещущее тело Кати напряженно и перепуганно окаменело у меня в руках. Я бережно поднял ее и аккуратно положил на кровать. Ее наполненные тьмой глаза не отрываясь смотрели на меня.

      – Так это было… Это было на самом деле? – сказала наконец она.

      Ответа на этот вопрос не требовалось, и я, не произнеся ни слова, крепко обнял ее.

* * *

      В трубке прозвучала незатейливая мелодия из семи нот и длинный гудок.

      – Алло.

      – Привет,