Мир без изъянов. Андрей Истомин

е расстроило, он просто закрыл свои прекрасные светло-голубые глаза и вновь распахнул их с желанием жить.

      – Доброе утро, Хайм! Надеюсь, ты хорошо отдохнул. Твой напиток из цикория уже подогревается в энергокапсуле, – произнес спокойный голос пожилого мужчины с нотками усталости.

      – Ох, Эгберт, ты как всегда уныл по утрам, – сказал Хайм усмехнувшись, спрыгнул с кровати и с грациозностью гепарда побрел на кухню. К нему подлетел небольшой серебристый овал с неоновой подсветкой и заговорил голосом Эгберта:

      – Тебе составить компанию?

      – Нет, на данный момент мне нужно уединиться, если понимаешь, о чем я, – ответил Хайм.

      Эгберт вздохнул и тихо произнес:

      – Зря ты меня с собой не берешь. На более близком расстоянии мне легче проводить анализ твоего физического и ментального здоровья.

      – Боже упаси, если ты будешь со мной в такие моменты, – рассмеялся Хайм и быстро скрылся за дверью ванной. На всякий случай он проверил хорошо ли закрыта дверь, но знал, что Эгберт никогда не нарушает его покой, он так запрограммирован. «Никто не хочет преждевременной утилизации», – неприятная мысль пронеслась у него в голове и отдалась болезненным уколом в области груди.

      – С тобой все хорошо, Хайм? – насторожился Эгберт.

      – Да, все отлично. Ты же знаешь, надо позавтракать, а то я мыслю деструктивно на голодный желудок, – ответил поспешно Хайм, изображая беззаботность в голосе.

      – Отлично. Видимо, сегодня нужно добавить больше белка и углеводов в первый прием пищи, – отозвался Эгберт и удалился на кухню.

      Хайм подошел к окну во всю стену, чтобы отогнать «тёмные» мысли: так его деструктивные раздумья называл доктор Блэк. Перед глазами раскинулся великолепный городской пейзаж. Это был мир, где сама идея несовершенства казалась сказкой из далёкого, почти забытого прошлого. Города не поднимались из хаоса, а словно рождались из музыки гармонии и света. Гладкие линии архитектуры сочетались с природой так естественно, что порой казалось, будто деревья и здания выросли вместе. Башни из стекла и биокерамики отражали небо так, что их контуры исчезали, растворяясь в облаках. Каждое здание было уникальным, будто соткано из вдохновения гениального художника.

      Улицы Медиополиса были укутаны зеленью, мостовые переливались мягким светом, напоминая водную гладь. Никаких автомобилей, выбрасывающих вредные газы, здесь не существовало. Весь транспорт был невидимым: тихие подземные поезда доставляли людей к месту назначения за секунды, а индивидуальные гравиформы плавно парили над землей, бесшумно скользя к цели.

      Хайм прищурился и начал разглядывать целенаправленно идущих, но при этом расслабленных людей. Горожане выглядели так, будто их портреты могли украшать древние: каждая черта лица была выразительна, каждая деталь одежды подчеркивала индивидуальность. Искусственные материалы давно уступили место органическим тканям, выращенным в лабораториях, но напоминающим природу в её высшей форме. Люди улыбались друг другу, и эти улыбки не были масками. В этом мире не существовало зависти, злости или недоверия. Научные и культурные достижения каждого воспринимались как общая победа. Никто не стремился обладать большим, чем ему было нужно, ведь каждая потребность удовлетворялась мгновенно и без усилий.

      Каждое утро в Медиополисе начиналось с легкого звука мелодии, поднимающего жителей с постели. Этот звук подбирался индивидуально для каждого человека, соответственно его биоритмам. На завтрак подносили свежие блюда, созданные не шеф-поварами, а кибердворецкими, которые воспроизводили вкус, запах и текстуру еды с научной точностью. Они же следили за состоянием здоровья своих ментатов и своевременно отправляли сводку с показателями в Центральную медицинскую лабораторию (ЦМЛ).

      В ЦМЛ работали лучшие из лучших. Только им удавалось продлить свою работоспособность и не достичь деградации в 30 лет. Они постоянно работали над этой проблемой, но пока ее не удалось решить для всего общества. Хайму было 29,5 лет. Именно когда он перешагнул порог 29 лет, у него появились эти сбои – «темные» мысли.

      – Хайм… Хайм, если ты не откроешь дверь, я ее взломаю и вызову наряд усмиряющих, – напряженным голосом произнес Эгберт.

      Хайм открыл дверь ванной комнаты и осудительно взглянул на кибердворецкого. Тот перестал мигать красным и приобрел холодное бледно-голубое мерцание.

      – Успокоился? – спросил Хайм. – Почему ты никак не привыкнешь, что люди не машины и им нужно всегда разное время, чтобы привести себя в порядок? – добавил он небрежным тоном, идя в кухню.

      Эгберт не был покладистым дворецким. Хайм специально его запрограммировал так, чтобы тот был всем недоволен, подвергал суждения ментата сомнению и принимал решения самостоятельно. Шаг был рискованный, но он еще ни разу не пожалел об этом.

      Эгберт тихонько летел за ним и сообщал результаты его исследований на тему «Сколько индивидуум современного общества должен расходовать времени на реализацию низших потребностей». Хайм, поддакивая, добрел до кухни и увидел изысканно накрытый стол с прекрасным полупрозрачным столовым сервизом