Гримм. Ледяное прикосновение. Джон Ширли

от количества связанных с ними легенд. Ходили слухи, что монеты Закинтоса дают своему обладателю власть над умами окружающих, наделяя его обаянием и колдовской харизмой. Говорили также, что монеты отравлены, и яд этот постепенно превращает обаяние своего хозяина в безумие и отчаяние.

      И все же, если хотя бы часть мифов была правдива, Наполеон мог использовать их, чтобы вернуть себе власть. Как агент эрцгерцога Карла, Кесслер был обязан этому воспрепятствовать. Как охотник-Гримм – тем более. Артефакту такого рода не место в руках Денсво – впрочем, как и в руках Бонапарта.

      Но сейчас ему пришлось положить монету обратно на стол, стоило Наполеону поднять голову. Еще не время.

      – Любопытные монеты, – заметил Кесслер, внимательно наблюдая за реакцией императора. – Греческие?

      – Верно, – холодно бросил Бонапарт, поспешно пряча их в карман. – Греческие.

      Легендарное везение императора подверглось первому испытанию уже на подступах к Лиону. Там его поджидала настоящая армия – шесть тысяч человек, объединенных ясным приказом: разогнать отряд Наполеона или, если удастся, уничтожить его.

      Офицер армии роялистов был выше «маленького капрала» почти на голову – и все же едва заметно дрожал от страха. Тысячи глаз были устремлены на Бонапарта. Тысячи людей ждали его ответа.

      Кесслер думал, что император примет условия капитуляции, а затем перегруппирует свой отряд и неожиданно нападет на противника. Но Наполеон задумчиво изучал стоящих перед ним солдат, словно силясь прочесть что-то в их глазах.

      Едва заметно вздрогнув, он бросил быстрый взгляд на собственное войско, которое уступало роялистам в числе, но не в отваге. Солдаты были готовы к бою. Оглядев их, Наполеон повернулся к полковнику Молле:

      – Прикажите опустить оружие.

      Денсво шагнул вперед и что-то шепнул на ухо императору. Тот кивнул в ответ и незаметно достал из кармана монеты Закинтоса – рассеянно, будто не задумываясь о своем жесте. Но стоило золотым кружкам коснуться пальцев Наполеона, как он преобразился. Перемена была незаметной для случайного взгляда, но Кесслер, привыкший различать чудесное в повседневности, сразу ее отметил. Казалось, прикосновение холодного металла вдохнуло в императора новые силы. Он выпрямился и вскинул голову; в запавших глазах вспыхнул огонек. Когда Бонапарт заговорил, его голос звучал громко и властно, легко достигая слуха всех, кто собрался на поле. Кесслер был готов поклясться, что от фигуры в треуголке волнами расходится энергия, заметная даже обычным людям.

      – Я смотрю на вас и вижу людей, с которыми раньше сражался бок о бок, – звучно обратился Наполеон к войску противника. – Я вижу лица тех, кто помог выбить из нашей страны англичан.

      Повисла пауза. Помолчав немного, он неожиданно распахнул полы своей шинели, открывая грудь:

      – Если кто-то из вас хочет выстрелить в своего императора – стреляйте же!

      Обе армии оцепенели.

      А затем, в полной тишине, один из солдат потянулся