Безымянная буква. Павел Иванов

атласные шторы раздвинуты, двухметровая драцена маргината в напольной кадке стоит с одной стороны окна, и такой же высокий фикус – с другой. Стены, оклеенные обоями с изображением золотистых райских птиц, сидящих на ветвях с цветами, приятно мерцают в лунном свете. Вдоль одной стены расставлены два кожаных кресла с высокой спинкой, между ними стоит двуярусный журнальный столик, из дорогого дерева со стеклянной столешницей. Около противоположной стены, на деревянной тумбе, со стеклянными дверцами, за которыми видны видеокассеты, стоит большой телевизор с видеомагнитофоном. На паркетном полу расстелен ковер с длинным ворсом. Двери в коридор раскрыты, в коридоре тоже темно.

      – Привет Ночь.

      – Привет Дым.

      Сигаретный дым и ночь поздоровались как обычно, и стали смотреть с потолка на человека в кресле.

      – Он опять это делает? – спросила Ночь, заранее зная ответ.

      – Да, как видишь, – Дым скользнул по лампочке и по-дружески поцеловал Ночь.

      – Он давно начал?

      – Нет, ты ничего не пропустила, хотя истлело уже половина сигареты, а он всё молчит.

      – Но запись – то идёт, – Ночь посмотрела на красный огонёк, который как маяк светился в темноте.

      – Тихо, он, кажется, собрался с духом, видишь, зашевелился.

      Мужчина в кресле, действительно взял сигарету, стряхнул пепел, облизнул сухие губы и глубоко затянулся. Затем тяжело вздохнул и подвинул диктофон, лежавший на журнальном столике, поближе к себе. Человек вытер платком пот с голого затылка и начал тихо говорить: «Что ж, снова здравствуй. Я полагаю, в эту ночь ты опять не заснёшь… Не сможешь заснуть – так будет правильней. Снотворное закончилось. Надо будет сходить в аптеку, чтобы пополнить свои запасы таблеток. Да, кстати, чем ты сегодня занимался? А вчера? Придумывал новый способ, как покончить со всем этим? Ну, если ты слушаешь сейчас эту запись, значит, у тебя опять ни хрена не вышло».

      Мужчина усмехнулся и, опустив руку, поднял с пола бутылку вина. Глотнул…. На его колено капнула слеза. Человек, шмыгнул носом и снова отпив из бутылки, продолжил: «Спешу спросить, ты ещё не вспомнил как тебя, то есть меня, зовут? Если я это спрашиваю, значит, не вспомнил. Хочешь ещё глупый вопрос? Ты забыл, как всё ЭТО началось?»

      Мужчина саркастически засмеялся, и на его джинсы капнула ещё одна слеза. «Да, такое», – он покачал головой, – «такое, не забывается… Может вспомнишь всё с самого начала до сегодняшней ночи? Быть может, услышишь какую – то деталь, может хоть что – то поможет понять, почему ЭТО происходит, и как ЭТОМУ положить конец». Мужчина глотнул из бутылки, снова провёл платком по затылку и, закурив новую сигарету, стал вспоминать всё с самого начала.

      Я проснулся у себя дома, как обычно – в шесть часов утра, принял прохладный душ, надел чистые трусы «боксеры», и занялся будничным утренним ритуалом – бритьём. После выходных, я начинал эту процедуру с некоторой неохотой. В субботу и воскресенье, я не притрагивался к бритве, хотя понимал, что в понедельник придётся потратить чуть больше времени, и приложить немного больше усилий, чтобы «отполировать» своё лицо, так как щетина у меня почему-то росла быстро и густо, а это противоречило негласному уставу фирмы, где я работал – являться в офис не бритым. Щетина росла еще быстрее, если на кануне я употреблял алкоголь. Похмелья я не ощущал, значит вчера я точно не пил. Странно, но у меня не всплыло в памяти ни одной сцены из вчерашнего дня, как это обычно бывает по утрам. Сам по себе, процесс бритья меня не напрягал, даже можно сказать нравился. Наносишь на щёки, скулы и на шею пену для бритья, потом плавно водишь бритвенным станком по лицу, словно художественной кистью по холсту. Начинаешь настраивать себя на новый рабочий день. Что-то напеваешь или вспоминаешь, или рисуешь в уме картинки будущего дня. Так как утренний процесс бритья, для меня стал уже автоматическим, для меня было странно, что я не могу вспомнить ни одной мелодии, которую мог бы прокрутить у себя в голове, а потом напеть её. Вдруг, я замер, глядя на своё отражение в зеркале, с бритвой, прислонившейся к моей щеке. Из зеркала, на меня смотрел молодой мужчина. Это был я, но какой-то другой… На вид мне лет тридцать, чуть выше среднего роста, довольно крепкого телосложения, прямая осанка и широкие плечи. Невысокий гладкий лоб, короткая стрижка. Влажные, прямые, чёрные волосы, блестят после душа, отражая искусственный свет ванной комнаты. Густые чёрные брови. Прямой нос, по бокам которого, к уголкам губ, простирались, две неглубокие морщинки. Крепкие, узкие губы застыли – словно наклейка, не выражая ни каких эмоций. На прямых, ровных скулах и полукруглом подбородке, лежат небольшие остатки белой пены. В серых, чистых и блестящих глазах, промелькнула еле уловимая тревога. По телу, от макушки до пяток и обратно, пробежала колющая волна мурашек. Секунда забвения. Мгновение непонятного страха и паники – словно искра, вспыхнуло и погасло. Я зажмурился. Открыл глаза. Паника и страх исчезли. Я спокойно добрился, умылся, увлажнил лицо лосьоном после бритья, причесался и отправился на кухню. Заварил крепкий чай, сделал горячие бутерброды с ветчиной и сыром. Пока пил чай, переместился в гостиную, держа в одной руке кружку, в другой вкусный бутерброд. Включил телевизор, чтобы узнать новости, однако