Разрушительная ложь. Ана Хуан

об одном ребенке.

      Если я умру, план наконец вернется в нужное русло. Если я…

      Чья-то рука схватила меня за подбородок.

      – Стелла, посмотри на меня.

      Я не хотела. Я хотела навсегда остаться в колодце отрицания.

      Если я не вижу монстра, значит, его не существует.

      Но голос не был похож на голос монстра. Глубокий, бархатный и слишком властный, чтобы я не подчинилась.

      Я медленно открыла глаза.

      Виски. Огонь. Тепло.

      От ярости, мерцающей под темными омутами беспокойства, побежали мурашки, но лицо Кристиана смягчилось, когда наши взгляды встретились.

      – Все хорошо.

      Всего два слова, но сказанные с такой спокойной уверенностью, что внутри меня наконец прорвалась плотина.

      Из горла вырвался всхлип, и из глаз хлынула влага, пока его лицо не расплылось.

      Я услышала грязное ругательство, а потом меня обхватили сильные руки, и мое лицо прижалось к чему-то твердому и крепкому. Непоколебимому, как гора во время бури.

      Я свернулась калачиком в объятиях Кристиана, выпуская из себя стресс и тревогу последних недель, пока не иссякла. Дело было не только в записке, хоть она и стала переломным моментом. Увольнение из журнала, моя семья, «Деламонте», социальные сети и давно укоренившееся чувство, что я не способна оправдать ожидания окружающих, сколько бы ни старалась. Что я всегда буду разочарованием.

      Всю свою жизнь.

      Где-то по дороге она настолько накренилась, что я даже уже не видела основного пути.

      Я чувствовала себя полным провалом.

      Кристиан не сказал ни слова, пока я всхлипывала на его груди. Он просто держал меня, пока слезы не иссякли настолько, что в пустоту, оставленную изгнанными эмоциями, просочилось унижение.

      – Прости. – Я подняла голову и провела тыльной стороной ладони по влажным щекам. И расстроилась еще сильнее, увидев пятна от слез на дорогой рубашке. – Я… – я икнула. – Я испортила тебе рубашку.

      Я представляла много вариантов окончания вечера, но рыдания в объятиях Кристиана Харпера туда не входили.

      Он даже не посмотрел.

      – Это всего лишь рубашка. У меня их много.

      Мы по-прежнему были на полу, и я бы рассмеялась, увидев, как он небрежно сидит на паркете в дизайнерской одежде, если бы его слова не вызвали очередную пелену влаги перед глазами.

      Час назад я считала его величайшим придурком на свете. А теперь…

      Я сморгнула новые слезы. Я уже достаточно опозорилась, большое спасибо, и не могла угнаться за американскими горками эмоций.

      Сначала ссора с Кристианом, потом записка.

      Записка.

      Страх вернулся медленной, коварной волной, смывшей недолговечное облегчение. Отправитель записки никуда не делся. Пока он не представлял физической угрозы, но…

      Я посмотрела на обманчиво невинное письмо.

      Кристиан проследил за моим взглядом. Выражение его лица ожесточилось, и я не стала его останавливать, когда он взял бумагу и прочитал сообщение.

      Когда он снова поднял глаза, их прохладный янтарный цвет превратился