Пламя изменений. Алексей Олейников

азличить свой предел мешает симптом второй – эйфория.

      Известно, что исполнение просьб приятно, это тонкое удовольствие, которое, однако, сильнее, чем страсть к любому наркотику. Наркотики лишь одурманивают на время, а просьбы создают ощущение собственной значимости и даруют осознание, что ты на своем месте и жизнь твоя имеет смысл. Ты живешь не зря. Просьбы дают нам ощущение обретенного смысла жизни, а ради этого чувства человек готов пойти и за грань смерти. Но ощущение это обманчиво, оно исчезает, как туман под лучами солнца, и тогда больной просит еще, и еще, и еще, пока не переходит грань разумной оплаты. Долги накапливаются. Но природа этой болезни коварна, она расставляет ловушки и заманивает в сети. Если больной, будучи на краю чудодейства, попросит мало, то его немедля настигнет расплата – тяжелая, часто почти смертельная, но при этом спасительная. Ибо, пройдя сквозь горнило оплаты, больной выздоравливает. Но если он попросит много больше того, что способен оплатить, возврата уже нет. Больной сваливается в пропасть чудодейства, в бездну, дно которой – смерть. Но перед тем как закончить свою жизнь, он совершит столько безумств, сколько сможет. Он становится зрачком урагана, рукотворной бурей, он будет жить в хаосе бесконечных, все возрастающих просьб, потому что платежи можно отсрочить, только если просить дальше без остановки.

      Симптом третий и последний – утрата здравого рассудка. Разум, одурманенный эйфорией круговорота просьб, становится неспособен контролировать собственные способности, и человек Договора, впавший в чудодейство, превращается в машину желаний, которая живет ради того, чтобы просить. В этом состоянии больной полностью утрачивает возможность вернуться в нормальное состояние и подлежит немедленной изоляции в Замке Печали.

      Лекарь, ради блага всего живого, накрепко затверди эти симптомы! Долг каждого из нас – остановить чудодея, пока он не разрушил все вокруг себя.

Выдержки из наставлений мастера Аббероэта

      Глава первая

      Она открыла глаза. Корни, земля. Много земли. Куда ее занесло?

      Девушка попыталась встать.

      – Ой!

      Лоб болел. Корни чертовы.

      «Где я?»

      Девушка дернулась, в глазах от боли заплясали белые мухи. Волосы! Перепутались с корнями, намертво, натянулись сотнями струн.

      Что же делать?!

      Нужны ножницы, нож, пила – что угодно, иначе придется рвать по волоску. Это надолго.

      Пальцы нащупали рюкзачок, она подтянула его, запустила руку внутрь… Есть! Перочинный нож, швейцарский. В нем есть даже ножнички! Она поковырялась несколько минут, потом убрала ножнички и открыла самое большое лезвие. Нет уж, резать так резать.

      Волосы звенели как хрусталь и дрожали, пока она их пилила, лопались один за другим, и она чувствовала себя все легче и легче. Вот лопнул последний, голова поплыла вверх как воздушный шар, и вся она словно приподнялась над землей.

      И уперлась в низкий черный свод. Дергаясь как гусеница, поползла наружу. Наружу – это туда, где свет. Как неудобно, что ее засунули головой вперед.

      «Кто засунул?! Как я сюда попала?!»

      Вспышка, воспоминание: карие глаза, упрямая линия губ, черные волосы.

      Этот парень принес ее сюда, спрятал под корнями белого дуба, чтобы она… Что она должна… Что за глупости, кто так обращается с девушками?! Похоронить решил? Так она жива и когда доберется до него – кто бы он ни был, – он узнает…

      Девушка застыла. Кто-то ощутимо дергал ее за штанину и рычал.

      «Волк? Лиса? Рысь?! – девушка запаниковала. – Я заняла нору этой твари, и она очень недовольна? Этот идиот не мог проверить, обитаема нора или нет, прежде чем меня сюда засовывать? Кто вообще засовывает девушек в норы! Маньяк чертов! А вдруг это барсук? Бешеный барсук?!»

      Девушка с ужасом задергалась, со страху оторвала корень – отбиваться от неведомого зверя, вдохнула поглубже и поползла на свет.

      Солнце ослепило, она откатилась в сторону и замахала палкой:

      – Отвали от меня, барсук! Я невкусная!

      Ее не ели. Даже не кусали.

      Девушка приоткрыла глаза, заорала и закрыла. Слезы катились градом. Как же свет режет!

      – Черт! – она привалилась к дереву. Даже не разглядела, что за тварь ее тащила. А вдруг она сейчас раздумывает, с чего бы начать – с руки, ноги или филейной части?

      Справа удивленно заворчали.

      Девушка выбросила руку, целясь на звук, и с радостью услышала обиженный визг.

      – Проваливай в нору, я ее освободила!

      Ворчание перемещалось. Тварь явно не собиралась заселяться. Ходила кругами.

      «Точно барсук, они хозяйственные. Хочет меня на зимние припасы пустить!» Девушка оперлась на палку, с трудом встала. Прислонилась к дереву.

      Ноги дрожали. Сколько она провалялась? Мышцы так атрофируются, если лежать не меньше месяца.

      Откуда она знает слово «атрофироваться»? Что она вообще знает?

      Девушка