Эпоха перемен. Сергей Котов

Чтобы камуфляж (или, как принято говорить, «комок») отстирать, его замачивать нужно было. Прямо сейчас.

      – Что такое? – спросил он, когда заметил, что я мешкаю.

      – Да ничего. Форму замочить надо. У нас повседневная – камуфляж. А в лагерях и полевые выходы были, и штурмовые полосы…

      – А-а-а, ну давай я…

      – Пап, иди лежать! Давай я тебе чаю сделаю, а? Без сахара, чтоб живот не тревожить.

      Отец внимательно посмотрел на меня. Он явно собирался что-то сказать – но я не помнил, о чём тогда шла речь. Вроде бы ничего такого значимого не было… может, моё поведение изменилось – и это снова меняет содержание разговоров?

      – Маман не видел? – вроде как небрежно бросил он.

      Я глубоко вздохнул и тут же чуть не рухнул от головокружения. Нет, так нельзя: надо срочно чего-то сожрать. Или хотя бы выпить сладкий чай для начала.

      – Ты опять ей звонил? – поинтересовался я.

      – Ну да… а чё ж нет-то? Мать всё-таки… а тут присяга… такое дело…

      Я выключил свет в ванной и пошёл на кухню. Отец последовал за мной.

      – Не стоило, пап… – сказал я мягко. – Там… давно всё понятно.

      Отец глубоко вздохнул и сел, вроде как невзначай потрогал грудь с левой стороны.

      Именно сердце его и доконает. Необследованные вовремя сосуды, несделанное вовремя шунтирование… а ведь его готовы были в Бурденко принять! Врачи говорили, что ещё лет десять можно было давать с очень большой степенью вероятности.

      – Ты не держи на неё зла…

      – Пап, да в мыслях нет, – улыбнулся я. – Я благодарен ей за всё. А остальное… что ж, если она счастлива, то это хорошо.

      – Вот и правильно мыслишь, – улыбнулся отец.

      Конечно, раньше я говорил куда более резко. И в выражениях не стеснялся. Не понимая, что делаю только хуже единственному оставшемуся у меня по-настоящему близкому человеку.

      Мама ушла от нас три с половиной года назад. Мне было тринадцать, и случившееся для меня стало полной неожиданностью.

      Да, родители всё чаще ругались. Мама жаловалась на безденежье и неустроенность. Выговаривала отцу. Тот пытался что-то делать – но, видимо, действительно бывают такие люди, которые совершенно не приспособлены к жизни в эпоху дикого капитализма. Он пытался честно зарабатывать деньги, как его учил всю жизнь мой дед – убеждённый коммунист. Разумеется, безо всякого успеха. Потому что в ту эпоху деньги не зарабатывали – их делали. Часто буквально из воздуха…

      Я набрал воды в чайник и поставил на плиту. Нашёл «трещётку» – зажигалку для конфорок, пустил газ. Вспыхнуло синее пламя.

      – Чай-то есть, пап? – поинтересовался я.

      Вместо ответа отец достал с полки маленькую пачку рассыпного «Майского».

      Я удовлетворённо кивнул.

      Несколько лет назад, когда военные хорошо зарабатывали, мама вроде как была счастлива. Правда, как я теперь понимаю, немилосердно транжирила деньги. Особенно в Польше, куда отца перевели в качестве благодарности за безупречную службу. Она покупала себе кожаные плащи, которые стоили дороже,