Геммы. Орден Сияющих. Анна Коэн

Но оно и объясняет, почему Церковь не торопится помогать епископу Мерчугскому. Впрочем, – он отряхнул ладони, – все это политика, а политике требуется время, чтобы стать частью летописи времен. Не следует пачкать в ней руки, пока не настоится.

      Ни согласиться, ни поспорить геммы не могли, а потому молча последовали за хозяином замка дальше по лабиринтам домашнего музеума.

      Что касается Катерины Дубравиной, ее не интересовали ни история, ни политика. Дни она проводила во все большем оцепенении, а вот по ночам…

      Приученные к строгому распорядку, геммы отходили ко сну не позже полуночи, а вставали с рассветом. Илаю и Диане отвели по комнате, но вот расслабиться в таких хоромах с высокими потолками и гулким эхом, отскакивающим от старых камней, было непросто. Илай одновременно чувствовал себя в темнице и в чистом поле – открытый с трех сторон, беззащитный в топком ложе с балдахином. От непривычной обстановки его накрывала тревога, а вместе с ней приходила бессонница. Мысли водили хороводы, цепляясь одна за другую и перекликаясь, как девушки на попевках.

      Как-то там Норма и Лес? Не пришлось ли им отвечать за их поступки? Вдруг они считают Илая и Диану предателями и позже не захотят и руки подать? А ведь они были неразлучны с детства, с самой сингонии, ближе у них никого нет. Или, может, их тоже перевели в гвардию и они уже служат во дворце, спокойно поджидая остальных?

      Что Илай с Дианой вообще здесь делают, так далеко от столицы? Так ли нужна Катерине стража? Так ли нужен ей он, Илай? Сначала парень думал, что они станут неразлучны, ведь она так радовалась при встрече, даже обняла его. А теперь от прежней ласковой дружбы не осталось и тени. Сама Катерина стала тенью. Как ей помочь? Да и хочет ли она помощи или рада уединению?

      Илай вертелся на перине, потел, вздыхал и снова вертелся. Вконец измучившись, он принял волевое решение дойти до кухни и пожевать там какую-нибудь краюху – на сытый желудок лучше спится. Не то чтобы он голодал, но…

      В жилых комнатах усилиями вездесущей Дуси не угасали камины и было довольно тепло, но вот коридоры упорно холодили ступни даже сквозь кожаные подошвы домашних туфель. Угольных жаровен в этом замке не признавали – чад мог попортить бесценные экспонаты.

      Сбежав по винтовой лестнице и глотнув свежего ветра через приоткрытое слюдяное окно, Илай почти приободрился, как вдруг ему в лицо бросилось нечто черное. В первую секунду Илай едва не навалил в штаны, но стоило ему отстраниться, как он разглядел в ночи Гогена – ученого грача Феофана Платоновича. Птица умела носить письма, куда прикажут, и говорить. Правда, знала она всего одну фразу, которую и прокаркала в лицо Илаю:

      – Гогенчик хор-роший!

      Значить это могло что угодно. Грач проворно приземлился Илаю на растрепанную макушку, свесил голову и клюнул в мочку уха.

      – Ай! Сдурел, курятина?!

      – Гогенчик хороший! Хор-роший! – и снова клюнул.

      – Чего тебе надо?

      Грач вспорхнул и, не переставая голосить, понесся по длинному коридору в сторону зала, который Дубравин-старший