Под прусским орлом над берлинским пеплом. ATSH

убеждения, подобно мечу, закаляются в печи размышлений, обретая все большую прочность. Они уже давно вышли за рамки сухих экономических теорий, охватив саму суть моего мировоззрения. Я, подобно Марксу, отвергаю существование Бога – для него нет места в моём сердце, занятом стремлением к справедливости. Никакие гадания, никакие секты не способны поколебать мою уверенность.

      Вопрос, озарил мой разум и застрял в нём навечно: почему церкви, эти якобы духовные организации, призванные нести людям Божью помощь и утешение, вводят ограничения, заставляя затягивать пояса потуже, собирают налоги? И почему Бог, если он существует, допускает такое вопиющее неравенство, что пропасть между государем с его двором и простым народом столь велика, что с одной стороны не видно другой? Знать и крупные капиталисты, утопающие в роскоши, и понятия не имеют, каково бедняку волочить жалкое существование. А волочит он его потому, что не может вырваться из пучины безграмотности.

      Церкви и соборы превратились в моих глазах лишь в памятники великому труду строителей и архитекторов, но не в обители духовности.

      Я нахожу утешение и вдохновение в нашем движении, где нет фальшивого уважения к возрасту, где среди интеллектуалов я чувствую себя равным. Здесь высоко ценят тягу к знаниям, неважно, сколько тебе лет. Каждый находит себе ответственную работу – мы словно большой механизм, где каждая шестерёнка важна.

      Это движение – настоящее пристанище для моих взрослых взглядов. Но порой, даже здесь, я ловлю себя на детской неуверенности, на неловкости в поступках. И все же я стремлюсь к совершенству, стараясь перенять небрежно—интеллигентские манеры, которые замечаю у Юстаса. Я хочу быть достойным того дела, которому посвятил себя.

      Сегодня, заглянув в зеркало, я задержал взгляд на своём отражении дольше обычного. Черты лица, некогда мягкие и детские, обретали резкость, твёрдость взрослого мужчины. В глазах, наполненных печалью и усталостью, горел огонь свободы, невиданная доселе энергия и жажда жизни. Под глазами залегли синяки – следы тяжёлой работы и недосыпа. Но разве важен сон, когда столько дел ждут своего часа?

      Юстас пообещал познакомить меня с тремя членами социал-демократической партии – влиятельными фигурами, настоящими рычагами в управлении партией. Предстоял съезд, естественно, нелегальный.

      Я готовился тщательно, словно к боевому выходу. Выписал на листок все интересующие меня вопросы, заучил их наизусть, но листок все же оставил при себе – на всякий случай. Оделся проще, чтобы не привлекать внимания. Заранее приготовил верёвку, выпустил её из окна, привязав второй конец к ножке кровати. Не раз мне приходилось ночевать в мастерской, не успев вернуться домой до того, как Гидеон запрет дверь. Но сегодня так поступать было нельзя – после съезда я должен был немедленно приступить к работе над газетой, посвящённой этому событию. Для заметок я взял ещё несколько листков и карандаши – ни одно важное слово не должно было ускользнуть от меня.

      Предстоящая