Странники. Слезы небожителей. Эйси Джей Миллс

известных легенд на каменный пол повалились и остальные бумаги, которые он с таким усердием выискивал в архиве. На них было страшно смотреть: пожелтевшие листы, и без того еле хранившие последний вздох, теперь, казалось, его окончательно испустили. Впрочем, Леону они уже стали неинтересны: там не оказалось ничего полезного.

      Однако разбирать учиненный беспорядок у Леона не было времени. От бродившего по коридорам смотрителя музея его отделяли только дверь и короткая лестница. Оставалось лишь молиться, чтобы шум в архивном зале не заставил того позабыть, что он до ужаса боится призраков.

      Вернувшись к изначальному занятию, юноша перевернул черно-белую фотокарточку и всмотрелся в надпись. Вычурный и острый, с тяжелым нажимом – почерк явно принадлежал отцу. Но чтобы убедиться наверняка, Леон сравнил его с начертанным в старом потрепанном дневнике… Сомнений не оставалось.

      То, что написал отец, было переводом, но чего? Юноша потер подбородок и всмотрелся в изображение, однако в тусклом свете лампы это оказалось сделать сложнее, чем представлялось. От времени фотография уже побледнела и местами расплылась, едва ли изображение теперь можно было восстановить.

      Это не обнадеживало. Его родители потратили много лет на поиски малоизвестных религий, а проклятый музей даже не смог сохранить одну-единственную фотографию. Но злиться на некомпетентность самодура-хозяина и влажность стен он мог всегда, а вот изучить последнее исследование своих родителей можно было только сейчас. Вряд ли у него получится еще раз пробраться сюда незамеченным.

      Прогулка в собственных размышлениях едва не стоила ему свободы. Шаги тяжелых сапог эхом зазвучали в коридоре. Леон спрятал дневник отца за пазуху и спешно задул свечу. Он мог бы вылезти через окно и спуститься по водосточной трубе и карнизам, но был велик шанс, что даже добежать до стены не успеет, когда смотритель музея откроет дверь. Выбор оказался скуден. Сорвавшись с места, Леон затаился в самом темном углу мастерской – в архивном лабиринте.

      Дверь со скрипом отворилась в тот момент, когда Леон спрятался в стенной нише.

      – Здесь кто-нибудь есть? – настороженный смотритель учуял запах свечного дыма и прошел глубже в мастерскую.

      Мужчина с угрюмым лицом, пожалуй, мог заставить струсить кого угодно, но его неуверенные шаги говорили об обратном. Несколько дней назад Леон рассказал ему массу небылиц о здешних призраках: будто по коридору ходит баронесса Веонеская, держа свою отрубленную голову в руках, а из подвалов доносятся вопли душ, не успевших отмолить свои грехи перед виселицей. Кто же знал, что этот великан так легко поверит мальчишке?

      Смотритель проковылял до стола и окинул взглядом разбросанные книги. Будь он чуточку осведомленнее, то с легкостью бы понял, что книги о забытых сказаниях и работы семьи Самаэлис не входят в разряд исследований музея на данный момент, но он ни черта не смыслил в этом, что было весьма на руку Леону.

      Хруст заставил насторожиться обоих. Кажется, те самые бумаги, что Леон оставил на полу, оказались раздавлены тяжелым ботинком.

      – Вот же идиот, – тяжело вздохнул Леон и потер лоб.

      Сложно было понять, говорил он это смотрителю, который испортил важные документы отпечатком своей подошвы, или самому себе за то, что так безответственно бросил их на полу.

      Его вздох оказался не беззвучным. Эхо разнесло его по мастерской, и если бы в этот момент смотритель продолжил ругаться и собирать бумаги, то даже не заметил бы, но в тот момент он – как не вовремя – замолчал. Медленно опустив испорченные записи на стол, великан положил руку на рукоять револьвера и двинулся к источнику звука.

      – Леон, если это опять ты, негодный мальчишка, то выходи по-хорошему, пока я не достал оружие.

      Леон прикрыл рот и сильнее вжался в стену, спешно продумывая план отступления. Книжные шкафы могли стать лишь временной защитой: стоит смотрителю осветить фонарем этот лабиринт, как его тут же раскроют. Идея пришла внезапно и, протянув руку, он нащупал на полке шахматную фигуру. Он уже видел ее однажды – обычный ферзь размером не больше его ладони, но весивший так же прилично, как бильярдный шар. Такой явно не разобьется, даже несмотря на возраст в пару сотен лет.

      Приняв решение, Леон вылез из укрытия и мирно объявил:

      – Нет, спасибо, мистер Томсон. Прошлую дыру в одежде я до сих пор не заштопал.

      – И чего тебе неймется, – вздохнул смотритель и опустил руки, не сводя глаз с юноши. – Это уже третье проникновение за месяц, тебе свобода не мила, что ли?

      – То, как я живу, вряд ли можно назвать свободой, – пожал плечами Леон.

      – Глупый ты мальчишка, у тебя есть кров, еда и где нужду справить, так на что ты жалуешься? В наше время и это уже считалось поводом для радости. – Томсон покачал головой. – Мы все скорбим из-за произошедшего, и только лишь поэтому хозяин закрывает глаза на твои выходки. Если бы он не был так добр к твоей семье, то ты бы уже давно отправился в исправительный дом. Что ты пытаешься найти? Уже пять лет минуло, вряд ли тут что-то полезное осталось.

      – Вы