Девочка с Севера. Лия Солёнова

, в Москве. Мне кажется, оно было интереснее и богаче событиями, чем детство моих детей-москвичей. Может быть, моя жизнь – жизнь обыкновенной девчонки малоинтересна, но интересно время, на которое пришлось моё детство. Оно ушло и стало историей. Ушли и люди того времени: дедушки, бабушки, родители, соседи. Их, как и приметы того времени, ещё хранит моя память, и мне жаль, что они уйдут вместе со мной, а мои внуки и правнуки уже ничего не будут знать о них. Захотелось рассказать о городе моего детства, который с того времени сильно изменился, о людях, живших в нём. Они, так или иначе, прошли через мою жизнь, оставив в ней свой след.

      Начну с родителей, с того, как они оказались на Севере, ведь их судьба определила и мою судьбу.

      Мой дед со стороны матери, Калинин Михаил Аполлинарьевич, родился в 1887 году в Вологодской губернии, в деревне Боброво, которая стоит на берегу речки с громким названием Великая. Происходил из семьи середняков, был хорошим плотником и лихо играл на гармошке. Мог играть, стоя на плывущем по реке бревне. По-видимому, был неглупым человеком и достаточно образованным для деревни того времени. В советское время он окончил полугодичные курсы в сельскохозяйственной академии в Ленинграде и работал начальником лесосплава.

      Его мать (мою прабабушку) звали Татьяной Петровной. По рассказам, была добрейшей души человеком. Хлопотливая, она всячески старалась помочь по хозяйству своим уже взрослым детям. Её муж, мой прадед Аполлинарий, после того как она завершала ежедневный утренний обход своих детей, чтобы узнать новости или помочь, вопрошал: «Ну что, мокрохвостая, всех оббежала?» А детей у неё было семь человек. Рассказывали, как она в праздник угощала местного священника пирогами. Разрезав пирог, она уговаривала священника брать куски из середины: «Кушай, батюшко, серёдки, на кончики-то насери!» Умерла она во время Великой Отечественной войны от старости, а скорее всего, от недоедания.

      Моя бабушка со стороны матери, Надежда Игнатьевна, родилась в 1890 году в деревне Звягино, что в трёх километрах от Боброва. Происходила из достаточно зажиточной семьи. Детство было нелёгким: мать рано умерла, отец женился второй раз. Замуж её выдали рано. В отличие от деда, бабушка была неграмотной, в школу её не отпустили: надо было помогать дома по хозяйству. Вместо подписи ставила крест. Дочери рассказывали, что по церковным праздникам бабушка надевала длинное белое платье, отделанное кружевами, шляпу, белые перчатки, брала зонтик. В таком наряде шла в церковь. Я думала об этом как о невольном преувеличении дочерей, желании приукрасить быт того времени. Однако совсем недавно из телевизионной передачи от историка русского костюма узнала, что отголоски иностранной моды с некоторой адаптацией проникали в северные деревни. В их числе были кружева, нашитые на платье, кружевные зонтики.

      Семья жила в Боброве в двухэтажном доме, построенном самим дедом. Дом этот сохранился до сегодняшнего дня, даже не покосился, только первый этаж, в котором давно заделали окна, наполовину ушёл в землю. Племянник деда, к которому впоследствии перешёл дом, сделал на половину меньше поветь – хозяйственный двор, на Севере пристраиваемый к дому, и убрал настил, по которому раньше на поветь въезжала лошадь с возом.

      В северных деревнях в домах очень чисто. Полы моют во всём доме, включая крыльцо. Обувь у входа принято снимать. Раньше полы не красили, их мыли добела щёлоком, надев на ногу старую галошу и натирая веником из прутьев (голиком) с дресвой (крупным песком). Щёлок получали, размешивая древесную золу с водой. Такой щелочной водой стирали бельё, мыли полы. Вымытые добела полы застилали домоткаными половиками. Бабушка была чистюлей, в доме всегда был порядок. Сохранилась вышитая по краям белая скатерть, которой по праздникам покрывали обеденный стол.

      В семье было пятеро детей: Николай, Полина, Леонид, Людмила, Антонина (моя мать) (1922 г.р.). Они с младенчества помогали по дому и хозяйству. Полина окончила всего один класс сельско-приходской школы. Родился Леонид, и она должна была нянчиться с ним, а потом пошли другие дети. Родителей уважали и побаивались. За столом отец за излишнюю прыть мог дать деревянной ложкой по лбу. Если после этого озорник плакал, получал ещё.

      Старший сын Николай рос заводилой и забиякой. Полина была невысокой светлой шатенкой со слегка вьющимися волосами, симпатичной, доброй, работящей, расторопной, славной девушкой. Таких девушек в деревне звали славнухами. Поля была славнухой. Леонид был спокойным и незадиристым. Людмилу, высокую, худую, смуглую, с чёрными глазами и густыми тёмными волосами, дразнили цыганкой, которую будто бы нашли в лопухах. Она с детства была оторвой. Нередко мать гонялась за ней с ухватом, пытаясь после очередной проказы достать её из-под кровати или стрехи, куда та забиралась, спасаясь от наказания. Когда Леонид и Людмила ходили в техникум в другую деревню, то именно Люся отбивалась за них обоих при ссорах с ребятами из других деревень. Антонина – среднего роста, ладненькая, хорошенькая, с карими глазами и тёмными вьющимися волосами, работящая, но вспыльчивая и обидчивая. Певунья и плясунья.

      До коллективизации в Боброве, где они жили, в среднем на каждый двор приходилось более трёх коров. Дворов было двадцать, а стадо коров насчитывало около ста голов. Лошади были почти в каждом дворе.