Музей суицида. Ариэль Дорфман

военных, заставит иностранцев понять, что многие гражданские лица не менее виновны, чем те солдаты, которые нажимают на спуск, или офицеры, которые отдают приказы. Когда я читал ее в следующие несколько дней, мне было тошно от язвительности и ненависти Бойзарда. В этом обличении Альенде было все: обвинение в употреблении наркотиков, оргиях с аппетитными девицами, пьянство… Лицемер, импортирующий заграничное виски и отмывающий руки после митингов, человек, который вел наивных трудящихся Чили на бойню из гордости и слепоты, марионетка Москвы и Гаваны, собирающаяся превратить свою страну в сателлит коммунистов, где противников будут казнить, женщин насиловать, а детям промывать мозги. Но самыми невыносимыми были слова, что наш президент оказался трусом, покончив с собой вместо того, чтобы отвечать за свои ошибки.

      Из-за того, что эта книга свободно распространялась в Чили, а я застрял в посольстве и не могу реагировать, необходимость скорее уехать и открыть миру правду становилась еще острее.

      А эта правда содержалась во втором подарке Абеля. Издательство «Галерна» в Буэнос-Айресе выпустило текст речей, которые Фидель и дочь Альенде Тати произнесли 28 сентября на площади Революции в Гаване. Фидель в деталях описал сражение у «Ла Монеды» – эпический бой Альенде и горстки отважных мужчин, которые четыре часа противостояли танкам, пехоте, самолетам, слезоточивому газу. Собрав свидетельства очевидцев (не был ли в их числе и брат Абеля?), Фидель восстанавливает ход событий. Когда пехота вошла во дворец, Альенде пробился на второй этаж, где ждал финальной атаки с несколькими своими телохранителями. Он был ранен пулей в живот, но продолжал стрелять, пока вторая фашистская пуля не попала ему в грудь, – и упал, изрешеченный пулями. Остальные защитники продолжали вести бой еще несколько часов.

      В истории мало найдется столь же героических страниц, объявляет Фидель. И написана эта страница, говоря военным языком, мыслителем, оружием которого всегда были слово и перо. Вот как умирают революционеры. Вот как умирают мужчины.

      Только один раз Фидель чуть намекает на иную версию событий. Заклеймив предателей, пытающихся скрыть необычайный героизм Альенде за ложным утверждением, будто Альенде покончил с собой, он добавляет: «Даже если тяжело раненный Альенде выстрелил бы в себя, чтобы не попасть в плен врагам, этот поступок не был бы слабостью, а был бы проявлением необычайной отваги».

      Это короткое упоминание о возможности иного конца Фидель быстро перечеркивает и срезает новыми примерами мужества президента и того, какой важный урок революционерам следует извлечь из чилийской трагедии: если бы у каждого рабочего и каждого крестьянина было в руках то же оружие, какое держал Альенде, – такой же автомат, какой Фидель подарил своему товарищу Сальвадору, – фашистский путч сорвался бы.

      Именно эту версию убийства Альенде я унес с собой в изгнание, когда в середине декабря покинул посольство, чтобы присоединиться к Анхелике и Родриго в Аргентине. У меня не было причин усомниться в истории, которую вроде бы составили