Тонущая женщина. Робин Хардинг

то, как правило, наркоманы, или душевнобольные, или тунеядцы.

      Что я думала о бездомных, пока не стала одной из них? Если коротко – ничего. Ежегодно жертвовала деньги местному приюту, раздававшему бесплатные обеды на День благодарения. Иногда бросала мелочь в шляпы или пустые стаканчики из-под кофе, избегая встречаться взглядом с теми, кто их протягивал. Я не спрашивала имен у этих людей. Бывало, даже переходила на другую сторону улицы, чтобы не столкнуться с ними. Не чуждая сострадания, в принципе, я жалела обитателей социального дна, но в моем восприятии это были существа с другой планеты, чуждые элементы. Я даже мысли не допускала, что могу стать одной из них.

      Я укрываюсь спальным мешком до подбородка и вытягиваю ноги под колонку рулевого управления. На заднем сиденье было бы удобнее, но я не рискую там спать. Заблокировав дверцы машины, дремлю в откидывающемся водительском кресле. Ключ находится в замке зажигании. Если кто-нибудь подойдет – полицейские, воры или еще кто похуже, – я в ту же секунду рвану с места, только меня и видели. Мой седан марки «Тойота» – один из многих в ряду спален на колесах, припаркованных на тихой улочке в сыром туннеле под эстакадой. Наши машины образуют неприглядную окантовку по краю большой квадратной парковки хозяйственного магазина. Удастся ли мне когда-нибудь расслабиться настолько, чтобы заснуть крепким сном в горизонтальном положении? Хотелось бы надеяться, что я выберусь отсюда раньше, чем мне случится это выяснить.

      В подобные минуты тишины и покоя я до сих пор недоумеваю, как докатилась до такой жизни. Я – умная, образованная женщина, у меня был успешный бизнес. Я не наркоманка, не алкоголичка… хотя теперь спиртного употребляю больше. Рядом, в подлокотнике-бардачке, стоит бутылка виски. Это – чтобы согреться, успокоить нервы и заснуть. Я беру бутылку, отхлебываю виски и мгновение не чувствую ничего, кроме… тепла, обжигающего горло и разливающегося по пищеводу. Велик соблазн сделать еще один глоток. А потом еще. Но я не позволяю себе выпить лишнего. Мне никак нельзя терять голову, нельзя пестовать в себе зависимость. Я завинчиваю пробку и ставлю бутылку в бардачок.

      В жилом автофургоне, что стоит передо мной, гаснет свет. Его обитатели пользуются керосиновой лампой, а не автомобильным освещением, чтобы аккумулятор не сел. Марго и Дагу за шестьдесят. У Марго проблемы со здоровьем: она больна раком, хотя точный диагноз мне неизвестен. Даг работал в отеле, но был уволен, став очередной жертвой пандемии, сокращения затрат и жизни в целом. У них большая собака по кличке Луна – нечистокровный питбуль; из-за своего четвероногого питомца они не могут снять комнату. Я по возможности стараюсь парковаться за ними. Их старенький «Виннебаго» всегда стоит на одном и том же месте и имеет затейливое дополнение – брезенты, укрывающие от дождя и образующие навес, под которым они могут сидеть. Не скажу, что мы друзья, но иногда общаемся, что-нибудь обсуждаем, и рядом с ними – и с Луной – я чувствую себя в относительной безопасности и не столь одинокой. Они присматривают за мной. Именно Даг дал мне нож.

      Я вожу пальцем по деревянной рукоятке, прижатой к правому бедру. Лезвие спрятано между сиденьем и подлокотником – в своеобразных ножнах. При необходимости я за секунду вытащу нож, чтобы защититься от обидчика. «Женщинам здесь небезопасно, – констатировал очевидное Даг. – Будь готова пустить его в ход». Я заверила его, что за мной дело не станет, но смогла бы я и впрямь пырнуть кого-то ножом? Вонзить острое лезвие в человеческую плоть? В грудь, в шею или в живот? Я способна на многое, о чем прежде даже не подозревала. Отчаявшиеся люди совершают отчаянные поступки. Когда мой ресторан стал дышать на ладан и мечта всей моей жизни рушилась у меня на глазах, я лгала, жульничала, занималась подлогами. Погубила тех, кого любила, причинила им боль. Так сумею ли я пустить в ход нож, чтобы спасти свою жизнь? Конечно.

      Уже поздно… и с наступлением ночи на меня нисходит ложное чувство покоя. Вдалеке кто-то сердито кричит – на кого-то или просто в пустоту, – но крик постепенно стихает. Где-то звякают бутылки, но тихо и нечасто. Время от времени по эстакаде проносятся машины, убаюкивая меня своим рокотом. И я не слышу их приближения – либо задремала, либо они крадутся… возможно, как раз потому, что я задремала, а они крадутся. И вдруг они уже рядом, по обе стороны от моего автомобиля. Серые лица с запавшими щеками и глазами всматриваются в темные окна моего «дома». От страха сводит живот. Рука хватается за нож.

      – Эй, лапуля! – говорит один, и сквозь запотевшее от его дыхания стекло я вижу, что во рту у него не хватает зубов. На секунду я встречаюсь с ним взглядом. В его глазах чернота, пустота. Значит, наркоман. Наркоманов я научилась распознавать по внешнему виду. Неистребимая жажда новой дозы вытеснила из него все человеческое. Судя по язвам на его лице, он принимает что-то тяжелое. А химия превращает людей в диких зверей – злых, агрессивных, непредсказуемых.

      Второй прилип лицом к стеклу со стороны пассажирского кресла. Взгляд его мечется по салону, оценивая все, что в нем есть. За те недели, что я спала здесь, мне лишь раз пришлось удирать. Но тогда злоумышленников я вовремя услышала: они разбили окно в одном из фургонов. В ту ночь я завела машину и умчалась до того, как они добрались до меня. С тех пор я регулярно