Позывной «Хоттабыч»#6. Аватар "Х". Lanpirot

разлетелись по сторонам, заляпав «красным салютом» рожу уголовника и побеленую стену за его спиной.

      Конечно, я опасался промазать, ведь, лишившись единственного оружия, ничего другого противопоставить уголовнику уже не смогу. Да и со своим покалеченным телом я управлялся через пень-колоду – боец из меня сейчас, как из говна пуля!

      Но сегодня судьба меня действительно хранила: урки, опешившие от моего стремительного появления и такой же скоропостижной расправы над их главарем, застыли двумя соляными столбами. И измазанная кровью финка влетела точно в глазницу отморозку, даже несмотря на то, что рука у меня основательно дрогнула.

      Едва слышно хрупнула слезная кость, расположенная за выбитым глазом, и гребаный утырок рухнул ничком на пол. Застрявший в его глазу ножичек, при соприкосновении с деревянными половицами еще глубже вошел в черепушку и, пробив затылочную кость, показал острый кончик лезвия из-под копны основательно и давно не стриженых волос.

      В комнате воцарилась гнетущая тишина, прерываемая только перестуком подкованных металлом сапог о железную спинку кровати бьющегося в посмертных конвульсиях Балабаса. Гуня-губошлеп, единственный оставшийся в живых из троицы бандитов, расшившимися от страха глазами наблюдал за агонией подельников. Я заметил, что его широкие серые штаны перестали топорщиться в районе ширинки, и теперь стремительно темнели, пропитываясь влагой.

      Пока он «медитировал» и «давал течь», я умудрился доползти на коленках до стола и схватить обрез. Передернув затвор и убедившись, что ствол заряжен, я взял на мушку «последнего из могикан».

      Металлический лязг затвора наконец-то вырвал Гуню из прострации, и он, резко отпустив заломленные руки девушки, потянул свои корявые грабки к пистолету, торчащему за поясом.

      – Не-а! – сипло прокаркал я, выдавливая из чудовищно першившей глотки все, что можно, и укоризненно покачал головой. – Руки!

      – А? – словно не расслышав, пискнул он давшим петуха голосом, но руки от пистолета одернул.

      – Х.й на! – качнув стволом обреза, выдохнул я.

      – Не убивайте, дяденька! – неожиданно завопил фальцетом уголовник, роняя крупные крокодиловы слезы. – Это все они, падлы! Заставили меня…

      – Молчать! – Горло продрало словно наждаком, я даже поморщился, настолько болезненными были ощущения.

      – Все-все! – Уголовник, заметив, как я демонстративно потянул пальцем спусковой крючок, вздрогнул и заткнулся.

      Девчушка же, почувствовав свободу, не стала тупо ныть и бессмысленно причитать, и даже в обморок не свалилась, хотя на ней распластался дохлый уркаган. Поднатужившись, она скинула еще теплый труп на пол и выдернула кляп изо рта.

      – Мамошка, живой? – Было первое, что она произнесла.

      Мамошка? Это я, что ли? Но раздумывать над этим пока недосуг.

      – Живой, – сипло прокаркал я. – Сама освободишься?

      – Да.

      Я не буду повторять тот поток ругательств, который вылился