Маленькая Леночка. Елена Вай

откнувшимся своей ахиллесовой пятой в сердечный центр Лены в ожидании педикюра. Все попытки стереть с его уродливой физиономии скорбное выражение, лицемерность которого выдавал насмешливый оскал, потерпели фиаско, сколько бы байтов информации о ценности и полезности этого состояния Лена не заталкивала в свою бестолковую голову. Даже мощная фраза, слетевшая однажды с уст чернобородого джентльмена из глубины бесконечных просторов интернета и с эмоциональной джигитской выразительностью прилетевшая в её грустные уши: «Одиночество – это когда тебя никто не понимает, а свобода – это когда тебе на это наплевать», не убедила её, а лишь вызвала очередной фонтан слёз, потому что выяснилось, что Лена ещё и не свободна…

      Она ехала по знакомым улочкам своего небольшого городка, в котором родилась пол века назад и где пустила глубокие, как у саксаула, корни, навечно воткнув себя в неизменные географические координаты, надоевшие Лене не меньше, чем она им. В тяжёлой голове, как в центрифуге, крутился один единственный вопрос: неужели этот гадкий назойливый сон всё же сбудется? Когда он в первый раз распотрошил её ночь, будто железные когти Фредди Крюгера, десять или двадцать лет назад? Лена в гордом одиночестве сидит за новогодним столом под бой курантов, задумчиво разглядывая бутылку шампанского в золотой шапочке, такую же одинокую, как и она, а та, в свою очередь, торжественно выпятив свою стеклянную грудь, насмешливо спрашивает: «Ну что, старуха Изергиль, допрыгалась? Откупоривать собираешься, или так и будем таращиться друг на друга до утра?» Сегодня ночью Лена опять проснулась от хлопка вылетевшей из бутылки пробки, а утром воспоминания о сновидении уничтожили последние остатки её сдержанного оптимизма, заставив мурашки табуном пробежаться по больной Лениной спине от недоброго предчувствия. Встретить новогоднюю ночь в одиночестве – всё равно, что встретить в лоб танк на своей дорожной полосе: так же страшно и неожиданно. Возможно, леденящий душу сон остался бы без внимания, если бы не завидная регулярность, с которой он наведывался к Лене в гости, как Винни-Пух к Кролику, распухая от её ужаса и застревая в мозгах на целый день. Тем более, что имелся у него один закадычный приятель ещё с тех времён, когда герои Лениных сновидений медленно превращались из небесных ангелов в земных обитателей. Горячо любимая мамочка, самый драгоценный человек, без которого маленькая Леночка не мыслила своего существования, мама, которой никогда не было много и по которой она постоянно скучала, стоит наверху длинной лестницы во дворе их дома и машет рукой. Внезапно мамина нога начинает дергаться и подгибается, встревоженное лицо искажается от боли, и мама падает и катится по бесконечным ступенькам вниз, а маленькая Леночка бросается к ней навстречу, крича от ужаса и отчаяния, и её детский голосок срывается и превращается в писк комара…

      Этот регулярно повторяющийся ночной кошмар занял лидирующее положение в коротком списке её вещих снов. Шестилетней Лене уже приходилось провожать сильно хромающую маму на работу и встречать её оттуда вечером, в десять лет она помогала больной маме передвигаться по дому, а в тот роковой день, когда десятиклассница Лена вернулась из больницы после операции, о которой до сих пор не могла вспоминать без содрогания, она застала беспомощно лежащую женщину в кровати, откуда та уже больше не поднималась в течение семнадцати лет, до самой своей смерти…

      Лена встряхнула головой и попыталась переключиться на другие мысли. У неё было обычное питерское настроение: попеременно хотелось то кофе и поэзии, то выстрелить с Авроры и побежать с матросами куда-то. Надо сказать, что Лена относилась к разряду особо эмоциональных и чувствительных эстетов, способных расплакаться от трели весёлой пташки или запрыгать утром у окна от восторга, глядя на восходящее пылающее солнце в оранжевом ободке. Волнующее нерукотворное творчество матушки-природы, изящно создающей изменчивые дивные пейзажи: горящие лиловые закаты и пробуждающие первобытную радость золотистые восходы, бирюзовые волны морей и игристая сочная зелень шелестящих резной листвой деревьев восхищали и вдохновляли Лену не меньше, чем ваяния рук человеческих. Незатейливая в своей простоте или, напротив, величественная и гордая архитектура; пышные или не претендующие на роскошь убранства зданий; изогнутые или натянутые в воздухе, как струна, мосты; пушистые ковры сочных газонов и радующий глаза благоухающий бархат аккуратно посаженных цветов… Упасть в пёструю клумбу и любоваться небом, раскинув руки в стороны и втягивая в ноздри ароматный лепесток, наклонившийся к носу, вспоминая слова Иоанна Кронштадтского: «Целую руку, тебя создавшую», было давней Лениной мечтой. Даже составляя маршруты из точки А в точку Б на своём стареньком авто, Лена делала акцент на «вид из окна», а про выбор отеля на время отпуска и говорить не стоит. Он должен был располагаться исключительно в самом райском уголке, где жар-птицы роняют свои волшебные перышки на белые барашки синих волн, бьющихся о Ленино окно и уносящих из Лениного не очень толстого кошелька не очень большие финансовые возможности в бездонное лазурное море… Но самое главное и важное, перед чем меркло всё остальное и о чём так много и развернуто размышлял Шопенгауэр – музыка, прекрасная музыка, которая объединяет всех, кроме соседей; «только в которой гармония есть», апофеоз свободы, бессознательная мудрость, легкое