Призрачные истории. Михаил Булгаков

достаточно, чтобы мои произведения не существовали в СССР. Но с первой чертой в связи все остальные, выступающие в моих сатирических повестях: чёрные и мистические краски (я – МИСТИЧЕСКИЙ писатель), в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта, яд, которым пропитан мой язык, глубокий скептицизм в отношении революционного процесса…»[1].

      Очевидно, это письмо ещё многие годы будет в центре внимания почитателей булгаковского таланта, поскольку оно раскрывает его художественные и гражданские взгляды. Оно написано в начале тридцатых годов, когда мистические темы уже полноценно заняли место в его сочинениях. Однако зрелое творчество Булгакова, и прежде всего роман «Мастер и Маргарита», нельзя анализировать изолированно от контекстов ранней прозы, в которой мистика была использована автором впервые. Именно в тот период писатель постепенно и очень осторожно начинает вводить в свои произведения инфернальные мотивы.

      Мистические образы никогда не отпускали писателя, постоянно возбуждая его воображение. Так, из воспоминаний его сестры Надежды известно, что задумываться о дьяволе он начал ещё в очень раннем возрасте. Было ему тогда всего двенадцать лет. Проснувшись, он не стал балагурить с сёстрами, как это случалось обычно. За завтраком сидел загадочный и многозначительно улыбался, но, в силу своего неугомонного характера, не вытерпел и, подбежав к Наде, таинственно блестя глазами, сказал:

      – Ты думаешь, я сегодня спал? Нет. Я был на приёме у сатаны!..

      Видимо, мальчику приснился мистический сон, в котором ему явился сатана. Надежда не записала, что далее поведал ей брат. Однако то, что подобный сон не был единственным, становится понятным из дневниковых записей писателя.

      В самом начале студенческих лет, когда он начал сочинять пьесы для домашнего театра, юный драматург завёл специальную тетрадь. В неё он собирал разнообразный материал о таинственных и необъяснимых случаях из собственной жизни, записывал черты, свойственные демоническим существам, встречаемым им в мифологии, фольклоре или увиденным во сне. Эту тетрадь он так и назвал: «О Дьяволе».

      В 1921 году Булгаков переехал в Москву. С этого времени начинается новый этап его творчества, среди определённого круга исследователей названный «фельетонным». Писатель становится постоянным сотрудником газеты «Гудок», в которой им было создано более ста двадцати очерков, фельетонов и рассказов. В «Гудке» он участвует в создании четвёртой полосы, прославившейся своей острой сатирой. Вместе с ним трудились И. Бабель, В. Катаев, Ю. Олеша, И. Ильф и Е. Петров.

      Булгаковские сочинения наполнены искромётной сатирой, гротеском, насмешливыми гиперболами, которые, как сказочные алмазы, играют причудливо-нереальными саркастическими красками. Но, в отличие от вышеназванных авторов, в образы растратчиков и прочих нечестивых москвичей наряду с реалистическими чертами писатель стал вносить фантастические, добавляя к ним ещё и абсурдистские штрихи. Тем самым он невольно отсылает нас к мистическим произведениям Гоголя, и это тоже неслучайно.

      С детского возраста, а если точнее, с девяти лет от роду будущий писатель зачитывался Гоголем. Особенно любил «Мёртвые души». Повзрослев, он считал эту поэму авантюрным романом, а в 1932 году инсценировал её для Художественного театра. Михаил Афанасьевич считал Николая Васильевича своим учителем и особым образом боготворил, называя себя его литературным преемником. Скажу больше, между Булгаковым и Гоголем сложилась некая мистическая связь. В трудные моменты жизни он лицезрел любимого учителя, и это факт, а не досужий домысел. Гоголь являлся ему во сне или полусне, но чаще в видениях. Эти удивительные случаи писатель фиксировал в своём дневнике или делился воспоминаниями о них с близкими. Иногда видения были яркими, случалось, выглядели блёкло и длились недолго, но, так или иначе, с юных лет они присутствовали в жизни Булгакова, а главное, вопреки своей зыбкой неясности или даже некой нереальности, впоследствии могли оказаться судьбоносными.

      В письме к другу и первому биографу П. С. Попову Булгаков упомянул один из мистических случаев, когда он воочию увидел любимого учителя[2]. Это неожиданное булгаковское видение Гоголя было связано с решением МХАТа возобновить пьесу «Дни Турбиных». Казалось бы, он должен быть рад этому долгожданному событию, но, к сожалению, после возвращения пьесы на сцену в жизни писателя случился нездоровый ажиотаж. В начале его стали со всех сторон поздравлять, причём делали это все подряд, в том числе и недоброжелатели; последние бестактно заглядывали ему в глаза и завистливо сулили большое обогащение. Писатель не знал, куда скрыться от подобных поздравлений. Однако по мере приближения к премьере проблемы нарастали, приобретая новые досадные детали: все кому не лень начали выпрашивать у него контрамарки, которые он получил в очень ограниченном количестве. Наиболее настырные требовали билеты в партер со словами: «Я смертельно обижусь, если не получу билета на премьеру».

      От всей этой кутерьмы вместо радости у Булгакова, как он выразился, «свет померк в глазах». Далее случилось невероятное, о чём он откровенно поведал Попову: «Кончилось тем, что ко мне ночью вбежал хорошо знакомый человек

1

Письмо Булгакова Правительству СССР от 28 марта 1930 года. Цитирую по книге: Булгаков М. А. «Мне нужно видеть свет…»: дневники, письма, документы. СПб.: Азбука, 2022. С. 319. – Прим. авт.

2

Письмо Булгакова П. С. Попову от 25 января 1932 года – там же, с. 368–371. – Прим. авт.