Печерские антики. Николай Лесков

никого обязывать верить без критики, он встретил государя где-то на почтовой станции.

      – Сейчас же, – говорит, – я упросил графа Орлова дозволить мне стоять с детьми на крылечке, и стал. Ребят построил в шеренгу мал мала меньше, а сам стал на конце в правом фланге.

      Государь как вышел из коляски на крыльцо, заметил мой взвод и говорит:

      – Это что за ребята?

      А я ему отвечаю:

      – Это мои дети, а твои будущие слуги, государь.

      Тогда Николай Павлович взглянул, будто, на Берлинского и сейчас же его узнал.

      – А-а! – говорит, – Берлинский! – Это ты, братец?

      – Точно так, – говорю, – ваше величество, это я.

      – Очень рад тебя видеть. Как поживаешь?

      – Благословляю провидение, что имею счастие видеть ваше величество, а поживание мое очень плохо, если не будет ко мне твоей милости.

      Государь спросил:

      – Отчего тебе плохо? Ты мне хорошо служил.

      – Овдовел, – отвечал Берлинский, – и вот детей у меня целая куча; прикажи, государь, их вскормить и выучить, а то мне нечем, я беден, в чужом доме живу, и из того Бибиков выгоняет.

      Государь, говорит, сверкнул глазами и крикнул:

      – Орлов! определить всех детей Берлинского на мой счет. Я его знаю: он храбрый офицер и честный.

      А потом, будто, опять оборотился к Кесарю Степановичу и добавил:

      – За что тебя Бибиков выгоняет?

      – Дом, – говорю, – где я живу, под крепость разломать хочет.

      Государь, будто, ответил:

      – Вздор; дом, где живет такой мой слуга, как ты, должен быть сохранен в крепости, а не разломан. Я тебя хорошо знаю, и у меня, кроме тебя и Орлова, нет верных людей. А Бибикову скажи от моего имени, чтобы он тебя ничем не смел беспокоить. Если же он тебя не послушается, то напиши мне страховое письмо, – я за тебя заступлюсь, потому что я тебя с детства знаю.

      Почему государь Николай Павлович мог знать Берлинского «с детства» – этого я никогда не мог дознаться; но выходило это у Кесаря Степановича как-то складно и статочно, а притом и имело любопытное продолжение.

      Когда государь сам, будто, напомнил о столь давнем знакомстве «с детства», то Берлинский этим сейчас же воспользовался и сказал:

      – Да, ваше величество, это справедливо: вместе с вами играли, а с тех пор какая разница: вы вот какую отменную карьеру изволили совершить, что теперь всем миром повелеваете и все вас трепещат, а я во всем нуждаюсь.

      А государь ему на это, будто, ответил:

      – Всякому, братец, свое назначение: мой перелет соколиный, а ты воробей не робей – приди ко мне в Петербург во дворец, я тебя хорошим пайком устрою.

      Берлинский будто бы ходил во дворец, и результатом этого был тот паек или «прибавок» к пенсии, которым «печерский Кесарь» всех соседей обрадовал и сам очень гордился. Однако и с прибавкою Берлинский часто не мог покрывать многих, самых вопиющих нужд своей крайне скромной жизни на Печерске. Но так как все знали, что он «имеет пенсию с прибавком», то «Кесарь» не только никогда не жаловался