Миазмы. Трактат о сопротивлении материалов. Флавиус Арделян

священника, на небо. Опять промолчал. И в самом деле, та поздняя зимняя ночь, когда на ступенях церкви Прими обнаружили обгорелого, оказалась длиннее обычного, и все последующие ночи были чернее и тяжелее, они укрывали Альрауну свинцовым одеялом, и жители – особенно те, что из Прими, потомки мэтрэгуны – постоянно говорили о шепотках, струившихся из темных закоулков и из-под подушек с приходом темного времени суток. Тогда-то городские юницы и начали ворочаться в своих постелях.

      А обгорелый?

      Обгорелый не умер.

      Нигредо[2]

      – Что вам сегодня понадобилось, молодежь?

      Юнцы и юницы отозвались хором:

      – Бабочки! Бабочки, дядюшка Аламбик[3]!

      Аптекарь провел их, как стайку гусей, в комнату рядом с мастерской, где готовил тинктуры и притирания, – в комнату, где в шкафах с выдвижными энтомологическими коробками хранилась коллекция из нескольких сотен бабочек, наколотых на булавки. Глядя на них, он вспоминал прикосновения отца: на каждом крылышке – невидимые следы пальцев; сотни крылышек, тысячи прикосновений. Человеческая жизнь. С тех пор, как Аламбик получил коллекцию своего славного батюшки, он не прибавил к ней ни единой бабочки, ни даже просто букашки.

      Аламбик позволил гостям любоваться иссохшими тельцами, а сам устроился за прилавком аптеки, где достал трубку длиной с детскую руку и запыхтел густым, ароматным дымом. Краем глаза наблюдал за тем, как гости теснились и толкались, мальчики пихали девочек, девочки насмехались над мальчиками (но впустую, как обычно), придумывали ради забавы странные названия для какой-нибудь Prodryas persephone, Ornithoptera paradisea paradisea или Lycaena dispar dispar,[4] однако была в этой компании одна рассеянная юница, которая скользила по чешуекрылым отрешенным взглядом, ничуть ими не заинтересованная. Изредка она молча смотрела на аптекаря, как будто решая в уме арифметическую задачу, сбивалась и с тяжелым вздохом начинала заново. Аламбик знал, что это Лилиан Бунте, дочь главного ментора школы Прими. Трубка почти погасла, и Аламбик встал из-за прилавка.

      – Ну все, вам пора в школу.

      – Но сегодня нет занятий, дядя Аламбик, – сказал худой как щепка рыжий парнишка.

      – Врешь ты все, – ответил аптекарь, но остальные покачали головами, дескать, нет, не врет щепка – занятий и впрямь нет.

      – Тогда вам пора домой! – подытожил Аламбик и, затянувшись в последний раз, выпустил в них дым.

      Подростки заверещали и умчались во двор, исчезли под растущими у стен церкви деревьями с пышными кронами. Только Лили, как заметил Аламбик, не двинулась с места, и вид у нее был пристыженный.

      – А ты, Лили, почему не убежала с ними? Скоро обед. Ну же, вперед!

      Но юница покраснела сильнее и села на стул в углу. Аптекарь понял, что она желает с ним поговорить, однако ему-то как раз этого не хотелось. Многие мэтрэгунцы относились к нему с предубеждением: кто-то считал его безумным, как отец, кто-то – отставшим от жизни, только и годным на то, чтобы смиренно возиться со своими пилюлями, кто-то – колдуном; говорили, что

2

Нигредо, альбедо, цитринитас и рубедо – этапы алхимического процесса.

3

Аламбик – перегонный куб особой конструкции, которым пользовались в том числе алхимики.

4

Prodryas persephone – ископаемая североамериканская бабочка семейства Нимфалиды, окаменелые останки существуют в единственном экземпляре; Ornithoptera paradisea paradisea – вымерший подвид орнитоптеры райской из семейства Парусники; Lycaena dispar dispar – вымерший подвид многоглазки непарной из семейства Голубянки.