Записки психиатра. Безумие королей и других правителей. Максим Малявин

в Рим. А над прахом мужа поклялась страшно отомстить. Калигула, к слову, хоть и малой совсем был, но уже не настолько, чтобы ничего не видеть и не понимать. В Риме Випсания Агриппина мешкать не стала: обвинила Гнея Пизона в убийстве мужа и потребовала суда. Пизон пришел на суд, будучи уверен, что Тиберий его поддержит. Но тот просто умыл руки. И отстраненно наблюдал за ходом процесса, не поддержав ни одну из сторон. А за вдову и ее покойного мужа на суде топили многие: уж очень был Германик популярен; к тому же, если уж такую заметную фигуру убрали с доски, невольно обеспокоишься – а не будешь ли конкретно ты следующим? Видя, что от императора поддержки не дождешься, что вот-вот прозвучит обвинительный приговор, Пизон написал прощальное письмо – дескать, не виноватый он, в фармации несведущий, императору верный, но раз такое дело, прощайте все, позаботьтесь о жене и сыновьях. И темной римской ночью заколол себя мечом – прямо в горло, для верности.

      «Ну кто же так мечи глотает! – расстроился Тиберий. – Жил же на Востоке, уж мог бы и научиться!» Но что сделано, то сделано. Суд вынес обвинительный приговор, имущество Пизона большей частью конфисковали, а семье его даже оплакивать запретили.

      Агриппина с детьми остается в Риме. Ну а что: плебс боготворит, в сенате уважают, чего бы так не жить. Ан нет: не забыла она, как Германик умирал. И не простила Тиберия, будучи уверена, что все произошло либо с его ведома, либо по его прямому указанию. Поэтому к императору относилась с заметной прохладцей, чего особо и не скрывала. И практически открыто поддерживала оппозиционных сенаторов. Тиберий тоже не спешил налаживать отношения. Более того, в 26 году на ее просьбу разрешить выйти замуж во второй раз он ответил отказом: вдова так вдова. А в 29 году так и вовсе отправил ее в ссылку на островок Пандатерия, что в Тирренском море где-то на полпути от Рима к Неаполю: тут подсуетился префект преторианской гвардии, Луций Элий Сеян (которого, кстати, Агриппина тоже считала организатором отравления и который сам был не против занять место Тиберия). Да не одну отправил, а со старшим сыном, Нероном Цезарем (не тем Нероном, не путайте). Через год с подачи Сеяна и средний из трех сыновей, Друз Юлий Цезарь, отправился в тюрьму под Палатинским дворцом.

      Как знать – возможно, Сеяну удалось бы и Калигулу куда-нибудь упечь, чтобы потом удавить по-тихому, но тут над пацаненком взяла опеку прабабушка Ливия (да, та самая, которая вдова Октавиана Августа и матушка Тиберия) – и Сеян не решился с голой пяткой на такого боевого слона переть.

      Итак, юному Калигуле повезло больше, чем матушке и старшим братьям: его-то взяла под крылышко прабабушка Ливия, а после того, как она в 29 году покинула бренный мир, заботу о семнадцатилетнем юноше перехватила бабушка Антония, которая приходилась покойному Октавиану Августу племянницей, а покойному же Германику матерью. Ну и сестренку Калигулы, Юлию Друзиллу, она тоже себе забрала – не пропадать же девице. А может, и не забрала, а та у нее уже давно проживала. А может, и не одна,