Кровавая шутка. Шолом-Алейхем

      Прощальные тосты были часты и обильны. Юные лица раскраснелись, глаза потускнели, лбы покрылись потом.

      – Ещё вина!

      – Шампанского!

      «Uuvenes dum summus» – в десятый раз затянул весёлый брюнет с розовыми щеками и живым взглядом…

      И хор молодых голосов, нестройный, но звонкий, но звонкий подхватил:

      Post jucundam juventutem,

      Post molestan senectutem

      Nos habebit humus[1].

      – Эй, Гершка, чего нос на квинту повесил? – обратился запевала к юноше, сидевшему одиноко в стороне, с опущенной головой.

      – Оставь его, Гриша, – отозвался один из товарищей, – он уже готов! Лизнул здорово!

      – Ты глуп! – отвечал Гриша. – Гершка не может быть пьян. Он принадлежит к нации трезвенников.

      Гриша подошёл к Гершке и щёлкнул его по лбу. Тот поднял голову. В лице его не было ничего типичного для семита. Гриша гораздо более походил на еврея. Даже носом с горбинкой, этим наиболее ярким признаком семита, природа наделила русского Гришу, оставив еврею Гершке только глубокий, полный затаённой «еврейской скорби» взгляд…

      – Что с тобой, Гершка?

      Гриша подсел к товарищу и, наклонившись, участливо заглянул в его глаза.

      Гершка пытался улыбнуться:

      – Ничего особенного. Голова разболелась.

      – Неправда. Ты чем-то озабочен. Я весь вечер слежу за тобой. Не пытайся меня обмануть: ведь я тебя, брат, хорошо знаю.

      – Но если бы ты меня знал ещё лучше, то…

      – Что тогда?

      – Ты не задал бы мне этого вопроса. Знал бы и без того, что я не ровня вам и не могу веселиться наравне с вами.

      – Почему?

      Гершка усмехнулся и, ожесточённо жестикулируя, заговорил:

      – Потому что вы веселитесь от души, всеми фибрами впитывая радость…

      – А ты?

      – А я… не могу… Не имею права. Между мной и радостью – стена. У меня свое memento mori[2], я еврей.

      – Какой вздор!

      Гриша резко отодвинул стул.

      – Я пытаюсь забыть, но не могу. А если и удастся забыть, кто-нибудь тотчас напомнит мне об этом.

      Гриша снова подвинулся к товарищу:

      – Гершка, ты жаловаться не можешь. Мы все твои товарищи…

      – Кто говорит о тебе и товарищах? Но мир существует и за стенами гимназии. Есть люди на земле и кроме вас. А там – ад, о котором вы не имеете представления. Если бы ты побыл хоть год в моей шкуре, то понял бы, почувствовал бы…

      Гриша задумался. Потом тряхнул копной густых чёрных волос.

      – Знаешь ли, что я тебе скажу?

      – Что?

      – Давай меняться!

      Оба расхохотались.

      – Тебе легко шутить: тебя зовут Гришей, а не Гершкой…

      – Давай меняться! – повторил Гриша серьёзным тоном.

      Но Гершка продолжал:

      – Если бы тебя звали Гершкой и тебя коснулся циркуляр о процентной норме…

      – Не мели вздора… Какое отношение имеет к тебе процентная норма? Ведь у тебя золотая медаль.

      – Грош ей цена! Мало ли медалистов осталось в прошлом году за бортом? Им пришлось продать последнюю пару штанов, чтоб сколотить деньги на душераздирающую телеграмму министру.

      – Ну?

      – Ну-ну.

      – Что «ну-ну»?

      – Дурень ты, вот что! Им даже не ответили. Помилуйте! «Жиды» осмелились телеграфно побеспокоить его высокопревосходительство! Какова наглость! Хорошо ещё, что их не засадили в узилище. Они отделались высылкой из города, потому что истёк срок их права на жительство. То же будет и со мной.

      – Вздор! С тобой этого случиться не может: у тебя медаль!

      – Мул длинноухий! Далась тебе эта медаль! Затвердила сорока Якова…

      – Так вот, я и предлагаю тебе обменяться положениями.

      – Экое несчастье: вы, русские, никак не можете понять нас!..

      – Тьфу! С тобой не сговоришься. Даже в пот бросило.

      Гриша вытер лоб и, смеясь, придвинулся к Гершке, схватил его руку:

      – Выслушай Гершка: я серьёзно предлагаю тебе обмен.

      Гершка как будто теперь только расслышал то, что упорно повторял Гриша.

      – Какой обмен?

      – Аттестатный. Ты отдашь мне свой аттестат с пятёрками, я тебе – свой, с тройками сплошь. Ты станешь Гришей, я – Гершкой. Раскусил?

      – Ты что – спятил или глупо шутишь?

      Гриша перекрестился. Гершка расхохотался, и Гриша вслед за ним. Потом Гриша снова заговорил очень серьёзно:

      – Ты ведь хотел, чтоб я побыл в твоей шкуре хоть один год. Не так страшен чёрт, как его малюют! Навсегда обменяться тебе не предложу, но на один год – это куда ни шло!.. Будь ты Гришей Поповым, а мне позволь стать Гершкой Рабиновичем.

1

Слова из старинной и традиционной студенческой песни «Будем веселиться»: «Будем веселиться, пока мы молоды! После приятной юности, после тягостной старости примет нас земля».

2

Помни о смерти (лат.) – напоминание не только о смерти, но и об угрожающей опасности.