Жестокие принципы. Алина Аркади

купленное. Неужели для меня так расстарался, что удивительно и совершенно не укладывается в голове. Пристёгиваю Тасю, которая болтает ногами и осматривается в машине. Обхожу автомобиль с другой стороны, чтобы сесть рядом с дочкой, но, открыв дверь, слышу властное:

      – На переднее.

      Вот же чёрт! Мысленно издаю протяжный стон, не желая находиться слишком близко к Парето, но приходится подчиниться и выполнить требование. Около получаса в тишине и напряжении, только Тася спит в детском кресле.

      – Можете оставить нас в торговом центре и заняться своими делами. Мы недолго. Я только возьму Тасе всё необходимое, и можно обратно.

      – А себе?

      – Я обойдусь, главное – она.

      Возможно, Островский не понимает, что есть моменты, когда нужно выбрать: потратить деньги на сладкое или лекарства для бабули; купить игрушку или ботинки на зиму; накормить ребёнка или позволить себе лишнюю вещь. Некоторым людям вообще не приходится выбирать, но я им не завидую, вероятно, они даже не подозревают, а могут ли пожертвовать чем-то незначительным, лишив себя привычного комфорта ради действительно важного.

      – Купи что-нибудь себе. Обязательно, – не унимается, а мне непонятно его желание навязать покупку. Мне кажется, он всегда смотрит сквозь меня, как на пустое место, не заслуживающее его концентрации. – Куртка тонкая, совсем не зимняя, – кивает на старый пуховичок, – обувь убогая, про джинсы могу сказать то же самое.

      В любой другой ситуации я бы приняла это как оскорбление, но не сейчас и не от него. Смирилась с положением вещей и невозможностью приобретения нового каждый сезон, донашивая одежду, приобретённую ранее.

      – Я подумаю.

      – В конверте было достаточно. Или нет?

      – Достаточно, – подтверждаю и вспоминаю, как вчера радовалась, пересчитывая деньги. – Но я не могу себе позволить тратить всё и сразу, не думая наперёд. У меня есть проблемы: я должна вам за телефон, Альберту Витальевичу за сад и соседке за похороны бабули.

      – Какой соседке? – напрягается, понижая голос.

      – Вале. В тот момент, когда умерла бабушка, накопленной мною суммы не хватало, а Рома отказался помочь. Пришлось обратиться к ней.

      – А бабушка чья была?

      – Мужа.

      – То есть родственник его, но досматривала ты и хоронила тоже ты?

      – Именно так. Он даже на похороны не пришёл… Единственный родной человек, а он так… – Отчего именно сейчас становится особенно больно от мысли, что мы для Ромы давно перестали быть близкими. – А мне пришлось всё устраивать, договариваться, платить…

      – Смотрю я на тебя, Лена, смотрю и всё больше понимаю, что ты диван.

      – Кто?! – забываюсь, ошеломлённая сравнением, и непонимающе пялюсь на Островского.

      – Если ты будешь постоянно себе отказывать в желаемом ради других, то станешь диваном: удобным и мягким диваном. Ты хочешь быть диваном? Если нет, тогда учись быть немного эгоистом и начни любить себя.

      – Как вы?

      – Как я не надо. Не лучший пример эгоистичности