Рыжий демон осенних потерь. Евгения Райнеш

счета отдельную человеческую судьбу, скажем, мою, то все началось в тот самый вечер.

      – Топай на кухню, – скомандовала я. – Эй, ботинки сними! Кто знает, какими кровавыми тропами ты ходил.

      – Сегодня никаких кровавых троп, – Кит нагнулся, развязывая шнурки. – Только цивильные прогулочные дорожки.

      Затем поднялся и полез во внутренний карман куртки. Через мгновение в его ладонях появился маленький игрушечный медвежонок. Очень старый, грязно серого цвета, на котором, возможно, не так ярко проявлялась его замурзанность. У медвежонка отсутствовал один глаз, на черной пимпочке носа зияла безнадежная потертость.

      – Очень мило, – сказала я. – Но если это подарок кому-нибудь из твоих знакомых, то предупреждаю: ни один из современных детей такое в руки не возьмет.

      – А ты? – почему-то напряженно спросил Кондратьев.

      Он замер – куртка наполовину сползла с плеча, на правом носке светилась проплешина, и скоро появится дырка, в протянутой ладони стыдливо потупился старый медвежонок.

      – А я уже давно выросла из возраста, когда интересуются мягкими игрушками, – пожала плечами. – Сообщаю на всякий случай, если ты не заметил.

      Я подумала, что Кит спас медвежонка из какого-нибудь бандитского притона. Возможно, игрушку подкидывали в мусорные баки, зашив в пузо прослушку. Или совали в дрожащие руки похищенным ради выкупа детям. Или перевозили в нем кокаин, хотя последнее маловероятно: размеры игрушки – он умещался на ладони – не позволяли думать о крупных партиях, а значит, о достойном наваре.

      – Алька, ты забыла?

      – О чем? Да не стой ты столбом, достягивай уже свою куртку и пошли на кухню.

      – Не хочу на кухню, – заупрямился Кит. – Почему ты всегда – на кухню? Вот у Ники я дорогой гость, она меня принимает в гостиной. Там мягкое кресло, а не жесткий табурет.

      Я кивнула:

      – Ника пытается тебя задобрить, так как ты уже много лет себя ведешь с ней, как с выпущенным под залог рецидивистом, и, кажется, уже и сам в это поверил. А я не хочу бегать с чайником и чашками из кухни и обратно.

      Кит не ответил, но нагло продефилировал в гостиную. С медвежонком, которого я так не взяла в руки. Кондратьев развалился в кресле, а игрушку посадил на небольшой кофейный столик. Замызганный уродец косился единственным глазом на недочитанную стопку книг, Никита с напряженным вниманием – на меня, а я – с недоумением – на медведя.

      – Ну, – произнес, наконец, Кит. – Вспомнила?

      Покачала головой:

      – Это просто старый медведь. Что я должна вспомнить? Ты меня не разыгрываешь?

      – Ну, даешь, – удивился Кит. – А так рыдала, я думал, твой и так немногочисленный мозг весь со слезами вытечет. Когда я спрятал этого уродца, с тобой случилась настоящая истерика. А теперь и глазом не моргнешь. Всегда ты так…

      Казалось, он расстроился. Я наткнулась на вопросительный взгляд резко замолчавшего Кондратьева.

      – А, – догадалась. – Какая-то игрушка из детского дома, которую ты когда-то стырил, а потом бережно хранил все эти годы? Но я, кажется, и в самом деле не знакома с этим медведем.

      Детство я помню. Хоть и смутно, обрывками, какими-то пятнами. Свою кровать с синим покрывалом, шкафчик с безногим утенком. Кто-то еще до меня раскорябал дверцу, тем самым лишив рисунок лап. Еще помню, как бегу куда-то: очень яркое солнце, голубое блюдце пруда, брызги из-под босых ног. Я кричу: «Никита – корыто, Никита – дырявое корыто!», замирая от страха и свободного восторга. Знаю, что мне попадет от Ники за то, что обзываюсь, но еще жутче от того, что Кит сейчас догонит и…

      – Зачем мне это? С чего мне тебя так тупо разыгрывать? – настоящий Кит, не из воспоминаний, прервал попытки погрузиться в прошлое.

      – Только не делай вид, что никогда не пытался, – я засмеялась. – Не знаю ни этого медвежонка, ни когда именно ты его от меня спрятал, но прекрасно помню твои издевательства. Если уж говорить о том, кто и что испытывает, то я, между прочим, тебя жутко иногда боялась. Однажды ты чуть не утопил меня в пруду на Никиной даче. Или это была другая дача и другой пруд? Ника ведь познакомилась с Михаилом Ефимовичем, когда мы были уже подростками. Но помню берег, воду, и как ты гонишься за мной, скорее всего, чтобы оторвать голову.

      – Она возила нас на озеро. В детдомовский старенький «пазик» набивалась куча ребятни. И мы все весело катили за город. Неужели не помнишь?

      – Точно! Брызги были соленые, значит, не пруд на даче, он же пресный. И вода там пахнет не так.… Но все равно в этом озере ты меня чуть не утопил.

      – Черт, Алька… Когда тебе исполнилось шесть, мне было восемь. Тебе, наверное, казалось, что я прямо такой большой и сильный, да?

      Я кивнула. Мне и в самом деле так казалось. Пока не подглядела случайно, как Кит плачет. Конечно, его оправдывала сильно разбитая коленка, а еще – он думал, что вокруг нет ни души. Но все равно – Кит рыдал, размазывая кровь и грязь, тоненько повизгивая. В тот момент в моей иерархии авторитетов Кит стремительно потерял несколько пунктов. С первого места опустился на