Битва за Балтику. Владимир Шигин

жив. На зов капитана пришли, увы, немногие.

      – Благодарю вас за службу! – обратился к ним Берх. – Мы честно исполнили свой долг, и никто не вправе упрекнуть нас в малодушии. Согласно морскому уставу, толкования капитанской должности за нумером девяносто, артикулов с первого по третий, я имею право на сдачу, когда иного выхода боле нет. Что скажете?

      Измученные офицеры лишь качали головами:

      – Отец наш, делай как знаешь, мы отдаем себя всецело тебе в руки!

      Тогда Берх велел:

      – Все пушки за борт!

      Кто-то из лейтенантов было закричал:

      – Хватай топоры, руби днище!

      Но капитан тотчас пресек своевольца:

      – Днище рубить не дам! У нас сотни раненых и ни одного гребного судна.

      – Господин капитан! Там мичман Смирнов, что назначен был для насыпки картузов, запершись в крюйт-каморе, грозится взорваться, ежели шведы кораблем завладеют! – прибежал к Берху кто-то из шкиперов.

      Капитан 1-го ранга поспешил к крюйт-каморе, где храбрый мичман, обложившись мешками с ружейным порохом, уже взвел курок своего пистолета.

      – Отопрись, голубчик, – увещевал юношу седовласый моряк. – Ты, известное дело, герой, но и другие сражались не хуже. О себе не думаешь, подумай о других, на что ты их-то обрекаешь! С нашего «Всеслава» шведу корысть не велика, он ведь теперь только на дрова и годится, а людям еще жить надо. Не бери греха на душу, отопрись!

      Отворив дверь, рыдая, мичман бросился на шею своему капитану:

      – Что-то теперь будет! Мы же честь свою потеряли навеки!

      – Нет, – отвечал ему Берх. – Не мы честь потеряли, а те, кто в беде нашей нас бросили!

      Много позднее, уже по возвращении из шведского плена, Берх вспоминал: «Таковые отчаянные мысли моих подчиненных и неизбежно угрожавшая погибель, подвигли меня в жалость, и довели смущенные мысли мои до чувствия согласиться с их голосом, и отдаться для общего спасания в плен. Я велел бить отбой».

      На исходе десятого часа вечера, уже, не доверяя никому, Берх, связав меж собой секретные ордера, шканечные и сигнальные книги, привязал к ним здоровенный книппель и выбросил за борт. Сделав это, он взял в руки переговорную трубу и прокричал на близлежащий неприятельский корабль:

      – Я более не дерусь!

      Убитых к этому времени на «Владиславе» было за три сотни, раненных же вообще никто не считал…

* * *

      К половине седьмого вечера шведский флот уже значительно смешался и выглядел весьма неприглядно. Генерал-адмиральский корабль, вдребезги разбитый Грейгом, уныло тащился далеко в стороне на буксирах.

      Карл Зюдерманландский разгуливал по верхней палубе. Еще в начале сражения ядром снесло голову стоявшему рядом с ним камердинеру. Но герцог велел не вытирать с камзола брызги мозгов и крови, так было героичней. Покуривая трубку, он говорил окружавшим его офицерам слова, которые, по его мнению, должны были остаться для потомков:

      – Я готов скорее умереть и взорвать корабль, чем сдаться!

      Около «Принца Густава» тушили