Мама Медея. Н. В. Тетес

ю точеную ножку, гладкое бедро, цвета топленого молока и глубокую впадину талии. Мадина дремала, обнимая подушку. Вся, как вырезанная из мрамора, ни одной не правильной линии. Стройная и изысканная. Распахнула темно-серые, с искоркой, глаза. Она проснулась, встала и наслаждалась утром и собой. Полюбовалась в зеркало. Поднимала густые, черные, блестящие как атлас, волосы на макушку, от чего её лицо сразу становилось строгим и высокомерным. Пила кофе, закинув ноги на подлокотник кресла. Плескалась в душе. Снова пила кофе. Но время вышло и пора было садиться за макияж. На туалетном столике она не тронула тюбики с кремами, а открыла нижний ящичек, полный баночек без этикеток. Этикетки были не нужны, это были средства её собственного производства, Мадина и так знала каждую. Макнула пальцы в бурую пасту, провела по скулам. На коже проступили рваные пигментные пятна. Остатки пасты с пальцев Мадина вытерла о тыльные стороны ладоней и те тоже окрасились рыжеватыми плямбами. Замазала воском брови так, что не выбивался ни один волосок и брови словно исчезли с лица. Зачерпнула сероватый крем из большой банки. Его Мадина называла кракелюром (1) за сходное свойство. Густо нанесла его на лицо, шею и кисти. Откинулась на спинку стула и стала ждать, пока крем высохнет. Крем сох быстро и кожа Мадины иссыхала на глазах. У глаз залегли «гусиные лапки», щеки обвисли, на шее появились складки, а руки покрылись мелкими морщинками, под которых выступили вены. Крем для век сделал веки набрякшими. Когда кракелюр подсох, Мадина подвела уголки глаз черным карандашом, от чего глаза стали казаться меньше. По трафарету нарисовала тонкие изогнутые брови. Каждая процедура добавляла девушке добрый десяток лет. Сжала губы, чтобы кракелюр залег морщинами у рта поглубже. Оставшись довольной новыми морщинами, замазала губы бледно-розовой помадой и губы поблекли. Волосы, взяв отдельно несколько прядей, неравномерно окрасила серебристым порошком. Получилась вполне реалистичная седина. Убрала волосы в узел на макушке. Из зеркала на нее теперь смотрела все еще красивая, но очень возрастная женщина.

      Одежда Мадины тоже была особенной. Пиджак с подбитыми ватой плечами и спиной, от чего фигура выглядела несколько сутулой, а туфли с утяжеленными квадратными каблуками, чтобы походка не диссонировала с внешностью девичьей легкостью. Теперь она была полностью готова и можно было показаться на людях.

      Мадина подъехала к двухэтажному дому с мансардой. Когда-то это был особнячок местного мецената, женатого на экзотической красавице. Тогда было модно жениться на «черкешенках» и юная жена мецената соответствовала моде. Сейчас фасад особняка был украшен вывеской, сообщавшей, что здесь располагается косметическая клиника. В левом крыле дома сияющие юностью нимфы, мягкими, как бархат, ручками делали клиенткам маски и притирания, мазали их кремами, воском и грязями, обтирали пряно пахнущими салфетками и обматывали влажным полотном. В правом трудились женщины постарше. Крючковатыми носами и сухими, цепкими пальцами, похожие на гарпий. Они иссекали, отрезали и выжигали. В правом крыле царил аромат йода, аммиака и запах горелой плоти.

      Едва Мадина вошла, как гарпия-администратор вскочила со своего места. Очень высокая, статная женщина, оказавшаяся здесь же, остановилась, прижимая к груди рабочие папки, и склонила голову. Мадина только бросила через плечо: «Все в порядке?» и обе защебетали:

      – Все в порядке. Не беспокойтесь. Работаем как обычно. Все как обычно.

      – Вот и хорошо, – ответила Мадина, шествуя к лестнице, ведущей на второй этаж.

      Там, на втором этаже, была ее отдушина, ее любимое место в этом городе. Огромная комната, когда-то служившая бальной залой, сейчас была оборудовано тем, что наполняло душу Мадины хрустальными колокольчиками счастья. Центрифуги и печи, морозильники и мешалки, колбы, керамические чашки, весы, горелки – все поблескивало любимым Мадиной цветом стали. Но в дальнем углу у окна, как реконструкция кабинета алхимика, стоял деревянный стол с надстроенными полками, заполненными тетрадями в кожаных переплетах. Там она сбрасывала пиджак и туфли и целый день смешивала, подогревала и записывала. Несколько раз заглянула высокая девушка, встретившая Мадину внизу, и напомнила, что завтра «бумажный день», на фабрике ждут отправку и сегодня возвращается Николь. Мадина, не отрываясь от своего занятия, благодарила. Ближе к вечеру Мадина сказала себе: «Да, нужно встретить Николь» и, проверив еще раз таймеры на печах, ушла из лаборатории.

      Жилище Мадины располагалось на двенадцатом этаже новой многоэтажки и состояло из двух «трешек», в которых была сделана небольшая перепланировка и прорублена дверь в смежной стене. В одной половине жила сама Мадина, в двух комнатах располагалась Николь. Третья комната была переоборудована в большую общую гостиную и столовую. Сюда же вела входная дверь, которой пользовались всегда. Дверь в половину Мадины заметно заросла пылью. Едва переступив порог, Мадина крикнула:

      – Ника, ты дома?

      – Да, – отозвалась из гостиной дочь.

      – Наши планы в силе? В какой ресторан идем?

      – Я не знаю…

      – Ну как это «не знаю»? У тебя ведь есть предпочтения?

      Мадина прошла в гостиную. Николь сидела с ногами в кресле, листала пальчиком