Смертельная цена успеха. Лариса Соболева

, думал, какую казнь применить к ней.

      – Чего бельмами ворочаешь? – гундосила бабка. – Ишь, не нравится ему, что за помощью обратилась пожилая женщина. А куда ж мне обращаться? Одинокой-то? Достаньте кошку. Породы неизвестной. Цветом белая. С темным носиком и ушками.

      Старший группы громко выдохнул и отвернулся в сторону. Он, человек в форме и при погонах, был сейчас готов совершить преступление – задушить старуху собственными руками.

      – Да че там, давайте сходим в подвал… – предложил самый молодой из группы, подмигивая товарищам. Мол, бабка все равно ведь не отстанет, да еще и жалобу может наклепать.

      – Ну иди, – процедил старший.

      И еще один вызвался сходить в подвал за кошкой. Оба вошли в дом – старый дом, который мог стать историческим достоянием, если бы его вовремя отреставрировали. Обветшалое двухэтажное строение имело внизу два подвала – верхний и нижний, о чем не преминула сообщить старуха. Так вот, бабкина кошка застряла наверняка в нижнем подвале, а там темно. Два милиционера спустились вниз и, как только подошли к двери, ведущей в нижнее помещение подвала, включили фонарик. Скрипнула дверь, тяжело, со скрежетом приоткрылась. Дверь разбухла от сырости, посему открылась не до конца, милиционеры по очереди протиснулись внутрь. Первым прошел молодой милиционер и стал. Когда второй попал на площадку перед спуском, парень в ужасе выругался:

      – Мать твою… Откуда их столько?

      Пол нижнего подвала находился в движении. Здесь кипела своя потайная жизнь, а двое людей нарушили ее обычное течение. Милиционер водил лучом, не решаясь спуститься вниз. Кошки, кругом одни кошки. Одни убегали от луча, коротко рыкнув, некоторые сидели, сверкая адскими глазами и издавая шипение, другие лежали, лениво приподняв голову и щурясь на свет. Нахождение здесь кошек в таком количестве было необычным, выходящим за рамки реальности. У пришедших создалось впечатление, будто попали они в потусторонний мир. Но никак не в рай! Второй милиционер вымолвил, опешив:

      – Сколько ж их тут?

      Действительно, сколько? Двадцать? Тридцать? Казалось, кошек собралось в подвале несметное множество, а пришельцы сверху вызывали у этих тварей агрессию.

      Вдруг молодой человек с фонарем вздрогнул и сдавленно прошептал:

      – Смотри, смотри…

      Второй сначала посмотрел на него, а затем, увидев непередаваемый ужас в его глазах, проследил за взглядом напарника. Луч фонаря устремлялся в дальний угол подвала и упирался в стену. Сначала милиционер разглядел тень на стене – тень от изящной руки, а рядом кошачью фигуру. Затем он понял: раз есть тень, должна быть и сама рука, поэтому сосредоточил взгляд ниже. И он увидел ее – руку, торчащую из груды непонятного хлама. Рука была женская, тонкая, с длинными пальцами. Но только рука, тела он не увидел, судя по всему, оно находилось за грудой. Жути добавляла кошка, поднимая из глубин души суеверные страхи. Она сидела у руки, кошка светлой масти, и, щурясь на свет, вопила:

      – Мя-ау!.. Мя-ау!..

* * *

      Без обычной постепенности температура воздуха упала до восьми градусов. Одновременно подул промозглый ветер, а за ним на город обрушился ливень. Если неделю назад по лужам можно было бродить босиком, то в эту дождливую ночь хотелось укрыться от холода под надежной крышей, лечь в теплую постель и заснуть крепким сном, какой приходит в ненастье осенью. Внезапное похолодание возвестило о скоропостижной кончине лета. Собственно, о том же сообщала и дата на календаре – пятое сентября. Но рано, как рано в этом году атакует осень.

      Оленька поздним вечером ехала в трамвае к мужу, стоя на задней площадке. Ее внимание целиком поглотили капли, стремительно стекающие по стеклу и оставляющие за собой причудливые дорожки. Вагон был пуст, впереди дремали на сиденьях три человека, да кондуктор пересчитывала мелочь.

      У больницы Оленька выпрыгнула из трамвая, раскрыла зонт и торопливо зашагала по аллее больничного сквера между темными силуэтами акаций и тополей. Она трусишка, поэтому старалась как можно быстрее проскочить темный отрезок пути, крепко сжимая в одной руке сумку, а в другой – зонт. Холодно. Ежась, Оленька подумала, что надо было надеть пальто. Но она постеснялась выглядеть глупо, ведь горожане пока еще не утепляются – слишком скоро нагрянул холод, не хотелось верить в конец лета.

      Оленька не считала себя деревенщиной, но районный центр, где она росла и училась в школе, наложил на нее свой отпечаток. Ей до сих пор было трудно избавиться от комплекса, как бы это сказать… провинциальной провинциалки. Такое определение звучит, может быть, и нелепо, однако оно точно. Есть столица, вокруг нее города – это уже провинция, а вокруг городов – своя провинция, и так до самых государственных границ. Оленька родилась и выросла как раз в отдаленной от центра провинции. Несмотря на эрудицию и начитанность, она все-таки порой чувствовала себя деревенщиной. Впрочем, никто об этом не знал, кроме мужа. Да, на глубинную провинциалку свалилось неслыханное счастье – несколько месяцев назад она вышла замуж здесь, в городе, где училась в медицинском колледже. Виталька работает в той же больнице, что и она, только хирургом, а Оленька всего лишь медсестра.