Роковой свидетель. Роберт Брындза

как за ней чем-то грохочет слесарь. Генриетта уверенно, но медленно двинулась к лифту в задней части вестибюля, держась за руку Питерсона. Эрика и Мосс последовали за ними. На лифте они поднялись на третий этаж. Здесь потолок был чуть повыше, на площадке располагался длинный ряд световых люков, что добавляло ощущения легкости и пространства. По обе стороны коридора было по двери.

      – Вот и моя студия. – Генриетта достала из кармана связку ключей и отперла дверь. – Заходите.

      Эрика задумалась, зачем она привела их сюда – чтобы похвастаться своими работами? Студия представляла собой огромную комнату открытой планировки – с одной стороны находилась стеклянная стена, с другой открывался захватывающий вид на Лондон и Блэкхит. Солнце мерцало за облаками, и казалось, что на горизонте надвигается буря. На стене висела высокая деревянная полка с бутылками химикатов и художественными принадлежностями. Рядом стояли морозильный ларь и старый холодильник марки «Ред Булл» с прозрачной стеклянной дверцей, заполненный коробками с пленкой для фотокамеры.

      – Это моя темная комната. – Генриетта указала на дверь рядом с холодильником.

      Остальные стены были завешаны прекрасными фотографиями – текстуры, смелые цвета, невероятно замысловатые формы. На одной Эрика увидела равномерные хребты песка на кристально чистом морском дне, а на другой – очень крупный план ледяных кристаллов.

      – Что это? – Мосс, так же, как и Питерсон, была озадачена фотографией грубо текстурированного серебряного диска.

      – Это монета, отчеканенная в нормандскую эпоху. Очень большое увеличение ребра, – пояснила Генриетта, подойдя к ним и глядя на фото. – А вот это бильярдный шар, – она указала на фотографию, которая выглядела как каменистая поверхность скалы. – При максимальном увеличении видны пики и впадины, которые сошли бы за горный хребет.

      – А это? – Питерсон показал на фотографию красноватой массы в пузырьках и перистых листьях.

      – Пищеварительный тракт лошади. У меня в студии не было всей лошади, только кишки. Я делала серию фотографий плоти и анатомии диких животных. Для этого мне нужен был морозильник, – она указала тростью на морозильный ларь, гудевший в глубине комнаты. Эрика, Мосс и Питерсон переглянулись. Генриетта это заметила и взглядом, способным сварить яйцо, впилась в Эрику. – Что такое, офицеры?

      – В ваших фотопроектах участвовали кошки? – спросила Эрика.

      – Да.

      – А вы просили Чарльза от них избавиться?

      – Да. Вчера, после того как мы с ним посидели и выпили, я попросила его отнести тела двух мертвых кошек, которые лежали у меня в этом морозильнике, в общие мусорные баки.

      – Где вы взяли кошек? – Эрика ощутила торжество и вместе с тем тревогу, что обманулась по поводу Чарльза. Генриетта доковыляла до заваленного бумагами стола у окна и полистала их.

      – А, вот, – она протянула листок Эрике. – Мне нужно вести официальные записи для Художественного совета, они финансируют часть моей работы. Это своего рода счет от ветеринарной