Расчленинград. Маньяки над Невой. Елизавета Бута

смотрели как на надежду и опору. Он казался всем умным, образованным и достаточно шустрым, чтобы стать кем-то поважнее простого крестьянина.

      В начале 1930-х он женился, и вскоре у семьи родилось несколько детей. Никто не знает точного их количества. Одни говорят о двух детях, другие – о трех. Филипп считал жену, не в пример ему, умной, доброй и красивой. Наверное, так и было, но со временем все изменилось. По крайней мере, доброта с нее слетела сразу же после свадьбы. Проходя мимо босяков, клянчивших деньги, она брезгливо поджимала губы. Если приятелю Филиппа негде было ночевать, она никогда не разрешала ему прилечь у них в доме. Женщине так много приходилось думать о том, как добыть, найти и заработать на пропитание детей, что в ней развилась патологическая жадность. Необходимость тратить деньги на что-то вызывала в ней буквально физическую боль, а мечтала она о том, как однажды у них будет самый большой и красивый дом с патефоном на окне, и вот тогда они ни в чем не будут нуждаться и всегда будут рады гостям. Чем голоднее были годы, тем плотнее они запирали окна и двери, тем более дерзкими были схемы Филиппа и тем сильнее женщине хотелось патефон.

      В 1941-м Филипп отправился на фронт, пообещав напоследок жене вернуться с «трофеями». Тюрину уже было на тот момент 30 лет, а служить ему пришлось вместе с двадцатилетними. Ребята как один рвались в бой, хотели быть всегда на передовой и погибнуть героической смертью во имя победы. Очень часто так и происходило. Тюрин был далек от идеалистических представлений своих сослуживцев. С первого же дня он решил, что его главная задача – выжить. Если повезет – привезти трофеи домой, чтобы в деревне зауважали. Мысли о том, как он триумфально возвращается в свою деревню Сумерки, служили Филиппу тем лучом надежды, за который он держался в самые трудные минуты.

      Во время службы Тюрин сделал все возможное, чтобы его отправили работать на склад. При любой возможности он отлынивал от всех своих обязанностей, за что частенько получал выговоры. Маленький, шустрый, вечно одетый не по форме мужик с шапкой набекрень в любой деревне сходил за своего и умел добыть алкоголь, табак или немного еды. За это его и терпели, хотя никакой другой пользы от него на линии фронта не было. Когда немцы подошли к позициям части и все же потребовалось идти в бой, Тюрин в первую же минуту был ранен и стал потихоньку отползать, пока не наткнулся на скотобойню с мясницкой в подполе. Погреб представлял собой большую темную комнату с какими-то мешками и тюками в одном углу и кучей тряпья – в другом. Филипп обрадовался, когда увидел топор возле лестницы. Мужчина схватил его и стал прислушиваться к звукам с улицы. Он попытался стоять в засаде, но ранение не позволяло этого сделать. Тюрин подполз к лежащим в углу тюкам и увидел, что внутри них освежеванные туши, вот только не животных. Мужик бросил взгляд на кучу тряпья и понял, что это одежда жертв охотников на людей, которые устроили здесь схрон. Очевидно было, что если они застанут здесь раненого