Исаев-Штирлиц. Книга 5. Альтернатива. Юлиан Семенов

на свое абсолютное знание русского языка… – заметил Веезенмайер.

      – Да.

      – Рискованно. Вы очень дурно говорите по-русски. Очень. Где вы учились?

      – Я жиль в России пьять месисев…

      – Говорите по-немецки, пожалуйста.

      – Пять месяцев я работал в представительстве «Люфтганзы» в Москве, штандартенфюрер.

      – Вам понравились русские?

      – Мне нравится свинья, лишь когда из нее сделан айсбайн.

      Веезенмайер поморщился.

      – Знаете что, – сказал он, – врага нельзя победить, если изначально не испытывать к нему почтения, таинственного непонимания и любви. Да, да, я говорю именно то, что хочу сказать, – любви. Презрение – далеко не тот импульс, который родит ощущение собственной мощи… Презрительно можно смахнуть таракана со стола… Диц?

      – Да.

      – Вы работали в Венгрии, Праге и Софии?

      – Я-то как раз болгар люблю.

      – Почему именно болгар?

      – Ну как… Там было легко: или он с нами, и тогда он по-настоящему нам верен, или он против, и тогда уж он по-настоящему против. Французских штучек – сегодня друг, а завтра враг – там не бывает.

      – Но вы знаете, что Болгария – мать славянского языка?

      – Да.

      – А язык – это инструмент национальной идеи.

      – Понятно.

      – А национальная болгарская идея замыкается на Москву. И то, что болгары были с нами, есть проявление исторического парадокса. Они внутренне очень не любят нас, Диц.

      – Но вы же говорили, что врага надо почитать…

      – Я говорю то, что думаю, а вам не обязательно думать так, как я говорю, Диц. Я привык, что мои сотрудники оспаривают мою точку зрения. Я люблю иметь дело с друзьями – а это всегда открытый и доверительный спор, когда каждый отстаивает свою точку зрения. Вы согласны со мной, Штирлиц?

      – Нет, штандартенфюрер.

      – Почему?

      – Потому что вы старший по званию и по опыту работы в славянских странах. Или уж станьте таким начальником, чтобы провести закон об отмене повиновения приказу вышестоящего руководителя.

      – А разве я отдавал приказы?

      – Нет. Вы поучали нас.

      – Вас? Я поучал Зонненброка.

      – Мы в разведке не научены отделяться друг от друга, если оказались в одной упряжке.

      – Вам придется работать соло. Я буду курсировать между Загребом и Марибором, вы – тоже, Дицу предстоит заниматься армией, а Зонненброк, видимо, сосредоточит свое внимание на русской эмиграции – кому, как не ему, поработать с ними? Русская эмиграция имеет широкие выходы на двор монарха, так что Зонненброк может внести свой серьезный вклад в наше общее дело. Вы не сердитесь на меня, друзья? Бога ради, не сердитесь! Я теряюсь, когда на меня сердятся коллеги. Пожалуйста, считайте меня вашим товарищем, я ненавижу иерархические чинопочитания. Вы что-то хотели сказать, Диц?

      – Нет, нет, ничего, штандартенфюрер.

      – Я хочу кое-что сказать…

      – Пожалуйста, Штирлиц… Впрочем, что это я?! – Веезенмайер рассмеялся: мягкое лицо его стало