Запах. Владимир Александрович Сединкин

сковой крючок. Курок с зажатым в нем куском кремня медленно движется вперед, огнивная пластинка высекает искру, порох на полке весело вспыхивает, но… выстрела не происходит. Чёрт! Тень, скорее даже огромное пятно угольно-чёрной тьмы, стремительно неслась на меня и от осознания того, что это последнее мгновение жизни, мурашки пробежали по спине.

      – Ваше Благородие, Ваше Благородие мы приехали!

      С трудом избавляясь от липких тенёт кошмара, я потянулся и зевнул. Кожаный салон, запах пота, пыли и грязи. Наверняка, но я его не чувствую. После сильного удара по голове обоняние оставило меня. А ведь я всегда так им гордился. Помню в детстве, бился об заклад с товарищами, что определю без ошибки в каком доме нашей улицы, что готовят на ужин. И ведь всегда выигрывал.

      Выглянув из экипажа, по привычке, прикрыл рукой глаза от яркого света. Кто бы мог подумать ещё три года назад, что улицы Новгорода будут освещаться так ярко, а фонарщики с неистовым рвением следить за каждой газовой свечой под стеклянным колпаком. Прогресс!

      Карета остановилась на мосту, и прохладный ветерок заставил меня застегнуть мундир на все пуговицы. Рука слушалась меня уже заметно лучше, а ведь коновалы хотели её отрезать. Вот так и доверяй современной медицине. Был бы сейчас на службе не следователь Тайной канцелярии Тяпкин, а следователь Культяпкин.

      – А, поручик, милости просим в нашу тёплую компанию, – укутавшись в плащ, старший инспектор Хлебников замер напротив меня. – Мы тут вас уже полночи дожидаемся.

      Надвинув треуголку на глаза, я быстрым шагом направился в сторону столпившихся за мостом людей. Слабый аромат гари, перегара, застоявшейся воды и капель от сердца. Однозначно, но не для меня.

      – Не моя вина, Всеволод Витальевич. Приехал к вам сразу, как только сообщили. Было дело в области, мерзкое. Ефрейтор еле-еле меня разыскал. Что тут у вас?

      Приноровившись к моему быстрому шагу, старший инспектор доложил:

      – Труп девушки. Вытащили из воды. Восемнадцать – двадцать лет. Судя по платью из мещан. Пока не опознали. Следов разложения ещё не имеется. Скорее всего, убита вчера ранним утром, либо ночью. Вода-то холодная.

      Перепрыгнув через лужу на мостовой, я повернулся к Хлебникову и поймав его взгляд спросил:

      – Причину смерти, почему не указали?

      Сдвинув брови, старый сыщик, посмотрев на меня своим фирменным пристальным «говори немедленно, иначе пеняй на себя» и сказал:

      – Именно из-за этого Кирилл Карлович вас и вызвали. Вот это было вплетено в косички на висках жертвы.

      Всеволод Витальевич раскрыл ладонь, на которой лежали две ярко-жёлтые ленты. Честное слово, лучше бы он в меня кинжал всадил.

      Я вздрогнул. Не смог сдержаться. В правом виске кольнуло, волна тошноты поднялась к горлу, захотелось срочно присесть. Тряпка! Соберись немедленно! Справившись с накатившей слабостью, я кашлянул в кулак и почти спокойно произнёс:

      – Язычник вернулся.

      – Хм, думал вы отреагируете куда более эмоционально, – сдвинув седые брови, произнёс сыщик. – Я не знаю. Ленты выплел специально, чтобы понятые и господа корреспонденты панику не подняли. Мало ли чего. Он же вроде как пойман. И казнён.

      – А я говорил.

      – А я помню, – очень тихо произнёс старший инспектор. – Вы были правы Кирилл Карлович. А мы нет.

      – Эксперт прибыл?

      – Димитракиса разбудили, едет.

      Уже окончательно придя в себя, я сунул руки в карманы и кивнул Хлебникову, давая понять, что вопросов больше нет.

      – Хорошо. Оставьте меня и уберите зевак, осмотрю тело.

      – Конечно. Как пожелаете, господин поручик, – сказал сыщик, направляясь к галдевшим горожанам. – Так попрошу тишины, пожалуйста! Работает Тайная канцелярия!

      Ощутив спиной внезапно сгустившееся позади абсолютное безмолвие, я спустился по серым гранитным ступеням к воде.

      Бедная и за что только тебе это? Некоторое время, я просто молча стоял возле трупа девушки с распущенными волосами. Она была молода и красива. Впрочем, Язычник всегда выбирал именно таких. Я тщательно осмотрел тело, а затем в голове привычно закрутились шестеренки, помогавшие мне собрать все части мозаики в единое целое. В такие минуты я напоминал соляной столб. Взгляд затуманен, ничего вокруг не слышу, не вижу. Это было полезно для дела и к подобным выкрутасам сознания, я уже привык. Начальство тоже. Главное чтобы преступники были пойманы. Один умный человек, встретившийся мне на войне, называл это состояние «пятиминуткой ясности» и утверждал, что это дар. Я не против.

      Так, тело чисто вымыто, побрито. Ногти на руках и ногах подстрижены. Может, конечно, девчонка была аккуратистка, но судя по прошлым случаям, Язычник, всегда сам их стриг. Видимых телесных повреждений не имеется. Жертва сопротивление не оказывала. За ухом еле заметный след от укола. Дежавю. Если бы не предыдущие жертвы может и не нашли бы способ убийства. Так, что ещё? Ленты всегда вплетались именно на висках. Цвет тоже жёлтый, оттенок шафрановый. Глаза без признаков кровоизлияния. Во рту всё на месте.