Лафертовская маковница. Антоний Погорельский

уже протягивал он руки к сидящей под деревом девушке, – а я все еще стоял неподвижно, не зная, кому из них предложить свою помощь… Наконец взор, брошенный мною на лицо высокого мужчины, решил мое недоумение. Вы не можете представить, какая адская радость выражалась в его физиономии! Уже схватил он за руку девицу, как вдруг я выскочил из-за кустов.

      – Остановись! – закричал я ему по-немецки. – Я не позволю никакого буйства!

      Неожиданное мое появление удивило их. Красный плащ взглянул на меня пристально и громко захохотал.

      – Пускай же эта госпожа сама решит, кому она хочет принадлежать! – вскричал он.

      Я подошел к ней, почтительно поклонился и сказал:

      – Ожидаю ваших приказаний, милостивая государыня!

      Но она все молчала… Я догадался, что она была в обмороке. Между тем мужчина в сером сюртуке подошел к своему сопернику.

      – Вентурино, – сказал он ему, – теперь ты со мною не сладишь. Советую тебе удалиться!

      – Хорошо, – отвечал красный плащ, – мы с тобою в другой раз разочтемся. А вас, – продолжал он, обратясь ко мне, – вас, граф, поздравляю от всего сердца. Рыцарский ваш подвиг в свое время будет достойно вознагражден. – Выговорив сии слова, он опять захохотал и скрылся между деревьями. Еще несколько минут спустя после того слышен был вдали громкий его хохот, который, не знаю почему, вселял в меня ужас!

      Оставшись с соперником красного плаща, я изъявил сожаление и сердечное участие свое в положении страдалицы.

      – Это пройдет, – ответил он, схватив ее под руку, и она открыла глаза!

      Я бросился к ней, но незнакомец не допустил меня предложить ей мои услуги. Он сам вывел ее из лесочка, посадил в коляску и, сев подле нее, приказал кучеру ехать. Я был в таком смущении, что не успел выговорить ни одного слова; когда же опомнился, то коляска была далеко. Не знаю, обмануло ли меня воображение мое, но я заметил, что при прощании со мною на лице незнакомца показалась та же адская улыбка, которая прежде поразила меня в его сопернике.

      Тут Алцест задумался и, помолчав несколько секунд, продолжал:

      – С этой роковой минуты образ неизвестного мне ангела не выходил из моей памяти. Не поверяя никому чувствований сердца, я старался отыскать сам предмет любви моей и как безумный бродил по всем лейпцигским улицам. Но все поиски оставались тщетными. Единственное утешение мое состояло в том, чтобы, сидя в своей комнате, предаваться сладкой надежде когда-нибудь с нею опять встретиться. Образ ее сопровождал меня повсюду; но вместе с ним преследовали меня и пронзительный хохот красного плаща, и адская радость, изображавшаяся в чертах человека в сером сюртуке! Представьте ж себе мое восхищение, когда, сегодня поутру, нечаянно взглянув на этот дом, я увидел у окна свою прелестную незнакомку!.. Теперь я счастлив! Мы смотрим друг на друга, она мне кланяется и улыбается… И если самолюбие меня не обманывает, то она не совсем ко мне равнодушна.

      Во все продолжение его рассказа