Стржига. Макс Равинский

прабабушкина не помнит. А голос – вполне. Интонацию, фразы, обрывки сказок на ночь, колыбельные. Вот и сейчас девушка лежала на кровати с задранными ногами, слушала лес, а в голове шептало: «Лес шумит – о плохом говорит. Не ходь туда, доченька. Не просто ветер то, нечисть шалит всякая. Древний лес-то, когда мой дед сюды ребёнком переехал, ужо древний был. В дому поиграй, я ограду-то запру, от лиха подальше».

      Анна рассмеялась, и голова разболелась ещё сильнее.

      Эта поездка её окончательно вымотала. Четыре часа езды по не самым лучшим дорогам на дешёвом китайце – такое себе развлечение. Ноги отекли, шея со спиной задеревенели. Она бы и не поехала, если б баба Маша не померла две недели назад. Сто семь лет – прямо долгожительница, и до последнего сама себя обслуживала. Всем бы так.

      Хотя…

      Дети прабабки умерли раньше неё. Единственный внук, отец Анны, несколько раз порывался перевезти Марию Николаевну в город, но каждый раз встречал яростный отпор. В итоге махнул рукой. Хочет жить в глуши без медицины и нормальной связи – пущай живёт.

      Последние два года с прабабкой почти не общались. Деревня медленно, но верно вымирала. Да, рядом лес и воздух свежайший. Только с транспортной доступностью проблемы, и никакой инфраструктуры рядом. Случись что – скорая будет часа полтора добираться. О школах и рабочих местах говорить не приходится. Один магазинчик да церквушка на двадцать домов, и на том спасибо. Молодёжь разъезжалась, старики доживали своё и оставляли пустующие избы. Грустно, короче.

      А ведя Аня любила эти места. Здесь ночью можно смотреть на звёзды, а в воздухе сплетаются ароматы хвои, трав, солнца и ягод. Как в хорошем парфюме.

      Жаль, родители перестали её пускать к баб Маше из-за россказней последней. Суеверная прабабка была. То в октябре в лес погулять не пустит: лешие, мол, сегодня хулиганят. То за ту берёзу заходить запретит: там уже настоящий лес, Ауки резвятся, заманивают. То нельзя в полдень и в полночь из дому выходить: Полудница аль Полуночница погубит. То вот: лес шумит…

      А что с бабки взять? Сама дремучая была, четыре класса образования. Неужто сказками ребёнку психику испортила бы? Вряд ли. Просто мама Анны, видимо, Марию Николаевну недолюбливала.

      Жаль.

      Прабабка Анечку обожала. С утра потчевала земляникой со сливками, блинами или свежевыпеченным хлебом со сметанкой. Не той, что сейчас в магазинах: в настоящей сметане ложка стоит, а по консистенции она почти как сливочное масло. И не было никаких аллергий на лактозу.

      А вечером Мария Николаевна топила баню. Мыла длинные Анькины волосы душистыми отварами трав, расчёсывала и пела. Голос у прабабки был низким, грудным, могучим, а песни – старинными, истории рассказывающими. Нигде больше женщина их не слыхивала. Надо было записать тексты, был бы материал для изучающих быт и фольклор.

      Кстати, о бане.

      Может, старое вспомнить? Дров – целая поленница, таз – в углу, трав можно с огорода нарвать. Раз уж приехала. А потом прибраться немного. Скоро уже стемнеет, правда. Но ничего: сегодня электричество есть, только сотовый опять не ловит.

      Из-за отсутствия связи не получилось последнюю волю прабабушки выполнить. Больше десяти дней селение было без связи и света. Очередная авария. Так что до родственников почившей соседи не смогли дозвониться. Похоронили сами на местном кладбище, даже без освидетельствования и оформления. Уже после все вопросы решали, пришлось в полицейский участок немного денег занести да гостинцы из города, чтоб могилу не трогали. Неприятно, но самое плохое не это.

      Мария Николаевна уже полгода как умоляла её кремировать.

      Просто с ума сошла: при каждом появлении связи звонила и просила в землю не зарывать. А то Наташку вон, недавно зарыли, покойницу. При чём тут Наташка, спившаяся внучка одной из прабабушкиных подруг, Анна так и не поняла. Пыталась выяснить, но в ответ какая-то бессмыслица про второй ряд зубов при рождении, молодость на кладбище, упырей да осквернение могилы.

      Старость не радость. И спасения от деменции, к сожалению, нет. Даже Стэтхема болезнь не пощадила. А уж он-то насколько моложе, и мозг тренировал постоянно.

      Анна помотала головой, стараясь отогнать от себя мысли тёмные да чувство вины. Ну не вырывать же прабабку из могилы теперь, прости господи! И так дел невпроворот: перебрать вещи и попытаться как-то избавиться от дома. Хоть бесплатно переписать. Жалко ведь: строили на века, удобства потом внутри сделали, баня с колодцем, опять же, есть. Вдруг найдётся какой дауншифтер и будет приезжать отдохнуть душой. Потому что семье изба не нужна. Не наездишься, и придёт дом, в котором жило три поколения, в упадок.

      Бабушка, прости.

      Баня, по ходу, почти растопилась. Женщина поставила нагреваться воду в кастрюльки, в одну бросила листья чёрной смородины, душицы и малины для аромата, во вторую – крапиву с календулой для волос.

      Эх. Как же здесь всё-таки хорошо.

      Шум листвы, тёплый ветер, темнота. В городе никогда не бывает по-настоящему темно или тихо. Транспорт, баннеры, люди, коммунальные службы, соседи. Был бы здесь нормальный Интернет, можно