Наследие Иверийской династии. Господин Демиург. Нина Малкина

из клубники с лимоном. А затем – вина. Конечно, без баторского вина не обходился ни один ужин.

      Я потёрла ладони, сделала глоток и уже хотела приступить к еде, но, осмотревшись, не нашла приборы. Среди всего этого горячего, ароматного, сочного и аппетитного не обнаружилось даже крохотной вилки. Правила сервировки были вопиюще нарушены. Лаптолина бы пришла в ледяную ярость.

      – В Таххарии-хан едят руками, – заметил моё недоумение Ренуард.

      И показал пример: разорвал пополам одну из лепешек и откусил. Другую половину протянул мне. Я растерялась.

      – Таххариец кормит свою невесту в знак уважения и заботы, – пояснил молодой Батор. – А она принимает угощение покорно и смиренно, как и положено будущей жене. Это старые варварские обычаи, которые до сих пор соблюдаются, – он шутливо свёл брови и, сделав суровое лицо, приказал: – Ешь, женщина!

      Я усмехнулась и приняла угощение, хищно вгрызлась в румяный бок под испытующим взглядом Ренуарда. Он остался доволен и сразу же принялся за мясо, на этот раз не предлагая мне часть своего ужина.

      – Расскажешь что-нибудь, что не рассказывала никому? – спросил он, аккуратно поддевая кусок и отправляя в рот.

      Я уже успела попробовать рыбу и рисовый шарик с начинкой.

      – Например? – пожала я плечами, увлекшись едой.

      От пряного вкуса хотелось мурчать: домашняя стряпня Маймуны была умопомрачительно вкусной. Сочной, немного острой, насыщенной. Какое разительное отличие от лёгких, крохотных закусок в Мелироанской академии!

      – Например, о своих родителях, – как бы невзначай бросил Ренуард.

      Я осторожно вытерла пальцы о холщовую салфетку. Прищурилась.

      Наверное, в этот момент стоило бы смутиться. Или оскорбиться, разглядев ехидный намёк на мою дурную наследственность. Но я уже давно чувствовала себя удивительно независимой от фамилии Горст. Быть может, сыграла роль смена личности или я просто наконец поняла, что преступление Тезарии никаким образом со мной не связано. Даже если другие с этим не соглашались.

      – Ты, наверное, слышал, что моя мать…

      – Об отце, – перебил молодой Батор. – Расскажи о нём. Ты любила его?

      Неожиданно. Слишком интимно и лично. Это не вписывалось в нашу чувственную игру и кокетливое соревнование.

      Жизнь в Фарелби почти стёрлась из памяти, заменилась тяжёлыми потерями, новыми впечатлениями, пережитыми изменениями во мне самой и в Квертинде, но… да. Я любила отца.

      – Пожалуй, – улыбнулась я воспоминаниям и уставилась перед собой. Глотнула вина. – Вряд ли нас можно было назвать самыми близкими людьми в мире, но он заботился обо мне. Посмеивался в усы от детских рассуждений и всегда прощал хулиганские выходки. Втайне даже гордился. Хоть и был несчастен без матери – он так и не смог этого скрыть. Кажется, только теперь я это понимаю. Но он научил меня ловить рыбу, охотиться и никогда не отчаиваться. Говорил, что человечность – величайшая из магий…

      Я замолчала и задумалась, глядя на океан. Внизу, на площади, всё ещё играла