Истории Фирозша-Баг. Рохинтон Мистри

заставили Рустом-джи совершить поступок опасный и глупый. Он перенес свой гнев с преспокойно удаляющегося автобуса на толпу, упустив из виду тот факт, что, в отличие от автобуса, толпа была рядом и могла жестоко ответить на его ругань.

      – Аррэ, вы, гнусные гхати[25], чего ржете? Постыдились бы! Сала чутия[26] выплюнул пан на мою дагли, и вы думаете, это смешно?

      По толпе пробежала волна недовольства, которая сменила беззаботное подтрунивание, веселившее людей при виде бава-джи, помеченного жеваным паном.

      – Аррэ, что это он о себе возомнил! Еще и ругается, оскорбляет нас!

      Кто-то толкнул Рустом-джи сзади.

      – Бава-джи, мы тебе сейчас все кости переломаем. Ишь развыпендривался! Вмажем-ка ему, чтоб мало не показалось!

      – Аррэ, мы тебя, говнюка, на кусочки порвем!

      Люди толкали Рустома-джи со всех сторон. Сорвали с его головы фейто и дергали за банты дагли.

      Забыв о возмущении, Рустом-джи начал бояться за свою жизнь. Он понял, что попал в серьезную переделку. Вокруг не было видно ни одного дружелюбного лица, теперь все хотели развлечься, только уже по-другому. В панике он попытался укротить их враждебность.

      – Аррэ, яр[27], зачем обижать старика? Джане де, яр[28]. Пустите меня, друзья!

      И тут его отчаянные поиски выхода были вознаграждены внезапным озарением, которое вполне могло сработать. Он сунул в рот пальцы, снял протезы и выплюнул их на ладонь. Две ниточки слюны, сверкая в полуденном солнце, еще какое-то мгновение соединяли протезы с деснами, но потом оборвались и потекли по подбородку. С огромным трудом, захлебываясь и брызгая слюной, он сказал:

      – Посмотрите, какой я старик, даже зубов нет.

      И поднял руку с протезами, чтобы всем было лучше видно.

      Опавший рот и шлепающие губы успокоили толпу. По ней прокатились смешки. Клоун, живший в Рустом-джи, торжествовал. Он восстановил безобидность первоначальной веселенькой картинки, фейто вновь вернулась на голову, а протезы в рот.

      Затем под улыбающимися взглядами Рустом-джи развязал банты своей дагли и снял ее. О том, чтобы идти в храм огня, не могло быть и речи. На глаза навернулись слезы горечи и стыда, и, словно сквозь туман, он различил кроваво-красное пятно. Даже сняв дагли, он чувствовал на спине небольшую влажность – слюна проникла сквозь дагли и судру[29]. Второй раз за день его испачкали самым отвратительным образом.

      Кто-то протянул ему газету, чтобы завернуть дагли, кто-то поднял пакет с сандалом, который он уронил. Рустом-джи выглядел совершенно беспомощным. Тут подошел автобус, и все уехали.

      Он остался стоять один с завернутой в газету дагли и сандалом в оберточной бумаге. Фейто сдвинулась набекрень. Рустом-джи больше не выглядел неприступным, да и не чувствовал себя таковым. Слабым жестом он остановил такси. Это был маленький «моррис», и ему пришлось согнуться в три погибели, чтобы залезть внутрь, не сбив с головы шапку.

      Ужас, который Мехру испытала у храма огня, понемногу утих

25

Грубияны, дикари (маратхи).

26

Придурок (хинди, урду).

27

Эй, друг (хинди, урду).

28

Дай уйти, друг (хинди, урду).

29

Судра или седре – священная нательная рубашка зороастрийцев (пехлеви, фарси).