Потерянные в Великом походе. Майкл С. Ван

бы красавица была, так ведь еще и уродина! – Пин рассмеялся. – А у тебя, дружище, баба есть? Какая она из себя? Ничё так? Бедра широкие? Нарожает тебе кучу ослят… – Длинноухий повернулся и двинулся в дальний угол загона. – Эй! Куда пошел? Я с тобой, между прочим, разговариваю! – Пин подхватил осла под уздцы, рывком разворачивая голову животного к себе. Осел взбрыкнул, швырнув задними копытами грязь в лицо оружейнику. – Ладно, ладно, – примирительно произнес Пин, кашляя и отплевываясь. – Я все понял. Тебе я тоже не нравлюсь.

      Он уже достаточно опьянел, чтобы попытаться заснуть, и побрел обратно в сторону расположения взвода. Вокруг него громогласно храпело четыре тысячи человек – весь Третий корпус. Солнце прошло полпути до зенита, и значит, по прикидкам Пина, было около десяти утра. Когда он добрался до своего взвода, единственным человеком, который еще не спал, был Ло, который грыз батат. Пин почувствовал, что приятель чем-то взволнован.

      – А я-то думаю, где тебя носит, – протянул Ло. – Тебе Юн о самолете рассказала? Нам удалось взять в плен пилота. Он нам не только сдал гоминьдановские позиции, но еще и согласился перейти на нашу сторону. Ты только подумай! Теперь у нас есть свой летчик!

      – Летчик есть, а самолета нет, – расхохотался Пин, да так громко, что несколько солдат заворочались. Оружейника качало из стороны в сторону.

      – Да ты пьян, – без тени укора сказал Ло. – Всё вылакал или что-нибудь осталось?

      Пин помотал головой:

      – Ни капли.

      – Жаль.

      Пина качнуло, и если б Ло его не подхватил, оружейник непременно бы упал. Ло отвел Пина к его месту у костра и помог сесть. Затем он достал свое ружье, изготовленное Пином, и принялся его чистить.

      – Так и не попросил у тебя прощения. Я насчет нее… – Ло быстро кивнул на спящую Юн и снова перевел взгляд на ружье. На приятеля он не смотрел. – Ты же и сам прекрасно знаешь, я еще та сволочь и бабник.

      – Что есть, то есть. – Веселое настроение Пина улетучилось без следа. Зачем Ло ему напомнил о причине тоски, снедающей оружейника? На Пина накатила злоба.

      – На этот раз все иначе. – продолжил Ло. – Сам не знаю, что в ней такого.

      – Это любовь, – ощерился Пин.

      Ло фыркнул.

      – Опять ты, братец, со своими выдумками. Воображаешь невесть что, – он устроился на земле, прикрыв глаза широким листом. – Хотя на этот раз, быть может, ты не так и далек от истины.

      Пин встал и, раскачиваясь на ступнях вперед-назад, уставился на Ло. Ружье, ствол которого теперь сверкал, словно только что из кузни, лежало на камне рядом с другом. Пину вспомнилось, как он делал это ружье, как возился с ним первые несколько недель своего пребывания в Тецзиншани. Он пустил в дело легкий стальной спусковой крючок, снятый с гоминьдановского пистолета, и тщательно отполировал внутреннюю часть ствола, чтобы пулю никогда не заклинивало. Между прочим, он потратил на изготовление ружья Ло больше времени, чем на свое собственное. И все ради чего? Чтобы Ло увел девушку, в которую он, Пин, влюбился, а потом еще и насмехался над ним? Он, Пин, воображает