Физрук 10: Назад в СССР. Рафаэль Дамиров

версия инсектоморфа! И она именно – улетела, так и не получив своего! А чего именно – своего, лучше и не думать.

      Философа словно пружиной толкает к окну. Он с грохотом и дребезжанием стекол захлопывает обе рамы. И в этот миг раздается стук в дверь. Крикнув: «Открыто!», Философ все же шагает в прихожую, хватается за ручку и тянет створку на себя. Коридор пуст. Вернее, по крайней мере, постояльцу триста пятого номера так кажется в первое мгновение. Приглядевшись, он отшатывается, едва не захлопывая дверь перед собственным носом. Это что еще за чертовщина!

      Глава 4

      Почти у самых ног постояльца висит над ковровой дорожкой белый матовый шар, около метра в диаметре. Просто так висит, без всякой опоры. Философ отчетливо видит округлую полупрозрачную тень, отбрасываемую шаром на разноцветный ворс дорожки.

      – Это ты стучал? – озадаченно спрашивает он, словно перед ним сидит пес. – Откуда ты взялся?

      Шар молчит. Хотя нет – низкое, едва улавливаемое слухом гудение разливается в полной тишине. Несколько минут Философ тупо смотрит на невесть откуда взявшийся сфероид. И не может отделаться от ощущения, что тот тоже смотрит на него. Так они «переглядываются» минут пять, покуда со стороны лифта не слышатся шаги. Философ колеблется. Что делать? Закрыть дверь и сделать вид, что ни о каком загадочном шаре он и понятия не имеет или все-таки предупредить идущего? Проблему «решает сфероид». Он начинает медленно бледнеть, теряя четкость очертаний, покуда не исчезает вовсе. А может – становится невидимым? Философ осторожно тыкает в пустоту перед собой мыском ботинка. Ничего. Выдохнув, шагает из номера навстречу идущему. Это оказывается всего лишь официант.

      Поужинав в одиночестве, Философ места себе не находит. Он даже не открывает новую бутылку коньяку. Слишком многое ему пришлось узнать и увидеть за эти дни и хочется как-то все это осмыслить. Он достает из своего чемодана пишущую машинку, заправляет в ее каретку листок бумаги и начинает печатать. Знание словно само собой вливается в его голову и он спешит изложить его в письменном виде, опасаясь забыть. Он еще не знает, что эти записки станут началом труда, которому он посвятит еще много лет своей и без того затянувшейся жизни. То, что Философ печатает поглощает все его время и силы. Он спит урывками. Иногда звонит в ресторан и просит принести ему ужин, хотя – на часах время для завтрака или обеда. Наконец, у него заканчиваются мысли и он вынимает из каретки последний листок, складывает исписанные ранее в стопку и кладет в картонную папку.

      Раздается стук в дверь, вернее, не стук, а шорох, словно кто-то возит по филенке руками.

      – Может – это Тельма? – бормочет Философ. – Настоящая…

      Подходит к двери. Лампа в комнате начинает мигать, гаснет, затем нехотя загорается и светит вполнакала.

      – Кто там?..

      – Третьяковский, эй, чертов философ, ты здесь?! – раздается за дверью испуганный голос.

      Философ поворачивает ключ. В номер вваливается Корабельников в одном халате, всклокоченный и трезвый.

      – Слава богу, хоть ты на месте! –