Князь Серебряный. Алексей Толстой

нахмурился.

      – Поди спроси у них, где живет боярин Морозов!

      – Эй, добрые люди, господа честные! – закричал Михеич, подъезжая к толпе, – где живет боярин Дружина Андреич Морозов?

      – А на что тебе знать, где эта собака живет?

      – У моего боярина, князя Серебряного, есть грамота к Морозову от воеводы князя Пронского, из большого полку.

      – Давай сюда грамоту!

      – Что ты, что ты, тетка твоя под… что ты? В уме ли? Как дать тебе Князеву грамоту?

      – Давай грамоту, старый сыч, давай ее! Посмотрим, уж не затеял ли этот Морозов измены, уж не хочет ли извести государя!

      – Ах ты, мошенник! – вскричал Михеич, забывая осторожность, с которою начал было говорить, – да разве мой господин знается с изменниками!

      – А, так ты еще ругаться! Долой его с лошади, ребята, в плети его!

      Тут сам Серебряный подскакал к опричникам.

      – Назад! – закричал он так грозно, что они невольно остановились. – Если кто из вас, – продолжал князь, – хоть пальцем тронет этого человека, я тому голову разрублю, а остальные будут отвечать государю!

      Опричники смутились; но новые товарищи подошли из соседних улиц и обступили князя. Дерзкие слова посыпались из толпы; многие вынули сабли, и несдобровать бы Никите Романовичу, если бы в это время не послышался вблизи голос, поющий псалом, и не остановил опричников как будто волшебством. Все оглянулись в сторону, откуда раздавался голос. По улице шел человек лет сорока в одной полотняной рубахе. На груди его звенели железные кресты и вериги, а в руках были деревянные четки. Бледное лицо его выражало необыкновенную доброту, на устах, осененных реденькою бородой, играла улыбка, но глаза глядели мутно и неопределенно.

      Увидев Серебряного, он прервал свое пение, подошел поспешно к нему и посмотрел ему прямо в лицо.

      – Ты, ты! – сказал он, как будто удивляясь, – зачем ты здесь, между ними?

      И, не дожидаясь ответа, он начал петь: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых!»

      Опричники посторонились с видом почтения, но он, не обращая на них внимания, опять стал смотреть в глаза Серебряному.

      – Микитка, Микитка! – сказал он, качая головой, – куда ты заехал?

      Серебряный никогда не видал этого человека и удивился, что он называет его по имени.

      – Разве ты знаешь меня? – спросил он.

      Блаженный засмеялся.

      – Ты мне брат! – отвечал он. – Я тотчас узнал тебя. Ты такой же блаженный, как и я. И ума-то у тебя не боле моего, а то бы ты сюда не приехал. Я все твое сердце вижу. У тебя там чисто, чисто, одна голая правда; мы с тобой оба юродивые! А эти… – продолжал он, указывая на вооруженную толпу, – эти нам не родня! У!

      – Вася, – сказал один из опричников, – не хочешь ли чего? Не надо ль тебе денег?

      – Нет, нет, нет! – отвечал блаженный, – от тебя ничего не хочу! Вася ничего не возьмет от тебя, а подай Микитке, чего он просит!

      – Божий человек, – сказал Серебряный, – я спрашивал, где живет боярин Морозов?

      – Дружина-то?