(Не) могу быть твоей, Дракон. Светлана Томская

романов, строго-настрого запрещённых мне мачехой.

      А книги-то мамины. И сама госпожа Фецилия любит поваляться с романом на диване в жарко натопленной гостиной, пока я выполняю роль прислуги.

      – Где наш утренний кофе? – ярится сестра у основания чердачной лестницы, когда я наконец выхожу на площадку.

      Она в розовом пеньюаре, щедро отделанном кружевами и рюшечками, что делает её больше, чем обычно, похожей на поросёнка.

      – До скольких ты спать собираешься?

      – А спросить, не заболела ли я, в голову не приходит? – срывается у меня с языка.

      – Что-о-о?

      Щёки Паэллы стекают вниз из-за отвисшей челюсти, а глаза выпучиваются. Оказывается, они карие. Надо же, не замечала.

      – Ма-а, Айка дерзит.

      Из гостиной раздаётся гортанный голос мачехи.

      – Пришли её ко мне.

      – Слышала? – победно улыбается Паэлла, и её толстые щёки, подпрыгнув вверх, снова превращают глаза в щёлочки. – Иди давай. Мама объяснит тебе, как надо вести себя с господами.

      – Кофе принеси с выпечкой, – приказывает мачеха, едва я появляюсь в дверях гостиной.

      Госпожа Фецилия возлежит на оттоманке с очередным любовным романом в руках.

      Никаких иллюзий о том, что выговор отменяется, у меня нет. Вот сейчас принесу ей кофе, и мне всё объяснят: и что кормят меня из милости, и что я должна быть благодарна.

      Спускаюсь на кухню, не сильно торопясь.

      Меня окутывает тепло от печи. Запахи корицы и ванили щекочут нос. На столе – почищенные и нарезанные на дольки яблоки, рядом – большая деревянная миска, накрытая белым полотенцем. Судя по горке над ней, тесто уже поднимается.

      Возле плиты хлопочет Лина. При виде неё у меня неожиданно перехватывает дыхание. В голове возникает жуткая картинка, на которой моя Лина лежит на полу в смутно знакомой комнате, высушенная, словно мумия.

      – Что с вами, госпожа? – ласково спрашивает самый родной для меня человек. – Вы словно привидение увидели.

      А я даже ответить сразу не могу: так сжалось горло. Откашливаюсь.

      – Всё в порядке, а ты как? Здорова?

      Не могу удержаться, делаю шаг вперёд и обнимаю Лину. Мне необходимо почувствовать её тепло, то, что она живая. Что за бред? С чего ей не быть живой? Она ещё совсем не старая.

      – Ну что вы, госпожа, – растроганно шепчет Лина, стоя с разведёнными в стороны руками и стараясь не испачкать меня мукой. – Не ровён час, увидят да госпоже Фецилии доложат. Не положено вам со слугами фамирья… фамильяр… ну вы поняли.

      Я отстраняюсь и шмыгаю носом.

      – Я и сама могла ей кофию наверх подать, так ведь вы опять голодной останетесь. Вот скушайте. Только поджарила.

      Лина ставит на стол тарелку с горкой пышных, исходящих паром творожников. У меня слюна выделяется.

      Присаживаюсь на край табуретки, поглядывая на дверь: не хотелось бы попасться на глаза вездесущей сводной сестре, беру рукой горячий кружочек и откусываю. Под хрустящей корочкой обжигающая нежная творожная масса.

      Наблюдаю за руками