Микеланджело. Дмитрий Мережковский

ил я к ним

      Благоговейно. Стены вековые

      Твоих дворцов объяты были сном,

      А мраморные люди, как живые,

      Стояли в нишах каменных кругом:

      Здесь был Челлини, полный жаждой славы,

      Бокаччио с приветливым лицом,

      Макиавелли, друг царей лукавый,

      И нежная Петрарки голова,

      И выходец из Ада величавый,

      И тот, кого прославила молва,

      Не разгадав, – да Винчи, дивной тайной

      Исполненный, на древнего волхва

      Похожий и во всем необычайный.

      Как счастлив был, храня смущенный вид,

      Я – гость меж ними робкий и случайный,

      И, попирая пыль священных плит,

      Как юноша, исполненный тревоги,

      На мудрого наставника глядит, —

      Так я глядел на них и были строги

      Их лица бледные, и предо мной

      Великие, бесстрастные, как боги,

      Они сияли вечной красотой.

      Но больше всех меж древними мужами

      Я возлюбил того, кто головой

      Поник на грудь, подавленный мечтами,

      И опытный в добре, как и во зле,

      Взирал на мир усталыми очами;

      Напечатлела дума на челе

      Такую скорбь и отвращенье к жизни,

      Каких с тех пор не видел на земле

      Я никогда, и к собственной отчизне

      Презренье было горькое в устах,

      Подобное печальной укоризне.

      И я заметил в жилистых руках,

      В уродливых морщинах, в повороте

      Широких плеч, в нахмуренных бровях —

      Твое упорство вечное в работе,

      Твой гнев, создатель Страшного Суда,

      Твой беспощадный дух, Буонарроти.

      И скукою бесцельного труда,

      И глупостью людскою возмущенный,

      Ты не вкушал покоя никогда.

      Усильем тяжким воли напряженной

      За миром мир ты создавал, как Бог,

      Мучительными снами удрученный,

      Нетерпелив, угрюм и одинок.

      Но в исполинских глыбах изваяний,

      Подобных бреду, ты всю жизнь не мог

      Осуществить чудовищных мечтаний

      И, красоту безмерную любя,

      Порой не успевал кончать созданий.

      Упорный камень молотом дробя,

      Испытывал лишь ярость, утоленья

      Не знал вовек, – и были у тебя

      Отчаянью подобны вдохновенья:

      Ты вечно невозможного хотел.

      Являют нам могучие творенья

      Страданий человеческих предел.

      Одной судьбы ты понял неизбежность

      Для злых и добрых плод великих дел —

      Ты чувствовал покой и безнадежность.

      И проклял, падая к ногам Христа,

      Земной любви обманчивую нежность,

      Искусство проклял, но, пока уста

      Без веры Бога в муках призывали,

      Душа была угрюма и пуста.

      И Бог не утолил твоей печали,

      И от людей спасенья ты не ждал:

      Уста навек с презреньем замолчали.

      Ты больше не молился, не роптал,

      Ожесточен в страданьи одиноком,

      Ты, ни во что не веря, погибал.

      И вот стоишь, не побежденный роком,

      Ты предо мной, склоняя гордый лик,

      В отчаяньи спокойном и глубоком,

      Как демон – безобразен и велик.

      I

      Весною тысяча пятьсот шестого года в Риме половина площади перед древнею, еще не перестроенною, базиликою св. Петра была завалена громадными глыбами каррарского мрамора: они искрились на солнце, как белые груды только что выпавшего снега с голубыми тенями. Каждый день морем до Остии, потом по Тибру к выгрузной пристани Рима приходили все новые и новые барки с мрамором. Сваленные глыбы громоздились до церкви Санта-Катарина и между церковью и тем узким коридором, который ведет из дворцов Ватикана в крепость Св. Ангела. С утра до вечера скрипели колеса тяжелых повозок, запряженных быками и буйволами, раздавались крики погонщиков, стучали молотки каменщиков.

      Римляне, которые с древности славятся жадностью к зрелищам, толпами собирались в Борго, чтобы любоваться на эти величественные приготовления. По городу ходили разные слухи, но достоверно было одно: новый папа Юлий II заказал флорентинскому ваятелю и зодчему Микеланджело Буонарроти гигантскую гробницу, какой не удостоивались ни императоры, ни великие полководцы древности. На высоте трехъярусного мавзолея, окруженного кариатидами, аллегориями всех искусств и наук, мраморными колоссами и титанами,