14 декабря. Дмитрий Мережковский

крепко – не умею любить немножко. Надо, чтоб епанча не спадала с одного плеча, а держалась на обоих твердо.

      – Так, Маринька, так! – посмотрел на нее Голицын, как будто, наконец, вспомнил, узнал: «Так вот ты кто!»

      – Какая вы хорошая! – проговорил уже другим, тихим голосом.

      – Ну, вот, нашли хорошую! Вы меня еще не знаете. Спросите-ка маменьку: она вам скажет, какая я несносная девчонка, злая, упрямая.

      – Послушайте, Маринька, можно с вами говорить просто?

      – Ну, конечно. Я сама люблю – просто. Этих церемоний терпеть не могу!

      – Так вот что, Марья Павловна, – начал он и вдруг остановился; так же, как давеча Маринька, отвернулся, покраснел и потупился. Она посмотрела на него с любопытством.

      – Не выходите замуж за господина Аквилонова, – проговорил он с внезапною решимостью.

      – Это еще что? Почему?

      – Потому что вы его не любите.

      – Как не люблю? Жених – значит, люблю.

      – Нет, не любите. Он для вас – Хо.

      – Какие глупости! Человек прекрасный, почтенный, благонамеренный. Может составить счастье всякой девушки. Это все говорят – и маменька, и тетенька, и бабенька…

      – А все-таки не выходите.

      – Да вам-то что? Какой чудак! И как вы смеете? Мне бы рассердиться надо, а я не умею, дура…

      – Ну, простите. Не буду. Не сердитесь, хорошая моя, милая, милая девушка…

      Он вдруг замолчал. Взглянул на нее украдкою. Опять, как давеча, наклонилась к замерзшему оконцу и дышала на него, приложив ладони ко рту; потом начала что-то выводить пальчиком на кружке оттаявшем.

      – В. Видите, В? Ведь имя вашей невесты с В?

      – Какой невесты?

      – Вот тебе на! Хорош жених – невесту забыл! Ай-ай-ай, разве так можно? И чего вы от меня таитесь? Я же знаю, мне Пущин сказывал: у вас в Петербурге – невеста красавица; имя – с В… Василиса, что ли? Валериан да Василиса. Вот как ладно, – с одной буквы оба имени! – рассмеялась она звонко, как будто весело, а глаза были грустные.

      – Почему с В? Ах, да, – «Вольность», – догадался Голицын и вспомнил:

      Мы ждем, в томленьи упованья,

      Минуты вольности святой,

      Как ждет любовник молодой

      Минуты сладкого свиданья.

      – А знаете, князь, ведь это, может быть, и не так? – вдруг перестала смеяться и посмотрела на него строго, почти сурово.

      – Что не так?

      – Да, вот, насчет любви. Не любовь спасет от Хо.

      – А что?

      – Не знаю, не умею сказать. Есть такие стишки – покойный папенька их очень любил:

      В смиреньи сердца надо верить

      И терпеливо ждать конца, —

      сказала тихо, но в этой тишине была такая сила, что Голицын посмотрел на нее с удивлением: только что была дитя, и вот – женщина.

      В эту минуту возок, съезжая с косогора, наклонился набок и едва не опрокинулся. Маринька в испуге вскрикнула и, схватившись за ручку сиденья, положила нечаянно руку на руку Голицына. Он крепко сжал ее и наклонился близко к самому лицу ее. Она чуть-чуть откинулась, хотела отнять руку, но он не пустил.

      – Marie, – послышался невнятный голос Нины Львовны за перегородкою.

      Маринька