Царевич Алексей. Дмитрий Мережковский

а зверем стал[4] Так вот и он. «Велик, говорят, велик государь». А в чем его величество? Тиранским обычаем царствует. Топором да кнутом просвещает. На кнуте далеко не уедешь. И топор – инструмент железный – невелика диковина: дать две гривны. Все-то заговоров, бунтов ищет. А того не видит, что сам первый бунтовщик и есть. Ломает, валит, рубит с плеча, а все без толку. Сколько людей казнено, сколько крови пролито! А воровство не убывает. Совесть в людях незавязанная. И кровь не вода. – вопиет о мщении. Скоро-де, скоро снидет гнев Божий на Россию, и как станет междуусобие, тут-то и увидят все: такая раскачка пойдет, такое глав посечение, что только: швык-швык-швык…

      Марья (злорадно смеясь). Швык-швык-швык!

      Алексей. И тогда-то из великих кровей тех выйдет Россия, омытая, паче снега убеленная, яко Жена, солнцем одеянная![5]

      Марья (торжественно). Буди! Буди! Аминь.

      Стук в дверь.

      Марья. Кто там?

      Голос (из-за двери). Вахрамеевна.

      Марья. Войди.

      Входит верховая боярыня Сундулея[6] с двумя боярышнями и кланяется в ноги Алексею.

      Сундулея. Здравствуй, государь царевич, батюшка.

      Алексей. Здравствуй, боярыня. Что скажешь?

      Сундулея. Царица матушка спосылать к тебе изволила, милости твоей видеть желает.

      Алексей. К себе в хоромы зовет?

      Сундулея. Нет, сама пожалует.

      Алексей. Доложи, что рад видеть царицу.

      Сундулея уходит.

      Марья (боярышням). Спускайте-ка запаны, закрывайте ставни, боярышни.

      Боярышни закрывают ставни на окнах и приносят свечи.

      Алексей. А тетенька все еще свету дневного боится?

      Марья. И-и, батюшка, пуще прежнего! Сама, почитай, слепенька, а чуть свет в щелку увидит, так и встрепещется: ножом ей свет режет глазыньки. Ну, да и то сказать: тридцать годов в темноте просидела; с той самой поры, как благоверный царь Федор Алексеевич преставился. – на свет Божий ни разу не глянула. (Вполголоса.) Совсем из ума выжила. А нынче все что-то тебя поминает, жалеет, «внучком» зовет…

      Входит царица Марфа. Старые верховые боярыни, комнатные бабы и мамы ведут ее под руки. Садится под образами, в золоченые кресла, подобие «царского места» с двуглавым орлом и короною.

      Марфа. Марья, а, Марья!

      Марья. Чего изволишь, царица?

      Марфа. Ставни-то заперты?

      Марья. Заперты, матушка, заперты.

      Марфа. Накрепко ль?

      Марья. Накрепко, матушка, накрепко.

      Марфа. А внучек где?

      Алексей. Здесь, царица.

      Марфа. Подь-ка, подь сюда!

      Алексей подходит и садится на низенькую скамейку у ног Марфы.

      Марфа. Ступайте все.

      Все уходят.

      Марфа (ощупывая рукою лицо Алексея). Ишь, похудел, осунулся! Каши мало ешь? Надо кашки, кашки с маслицем! Аль барабанщик замаял?

      Алексей. Какой барабанщик, тетенька?

      Марфа.

4

Навуходоносор был лишен Господом рассудка в наказание за гордыню, он представлял себя волом – «ел траву, волосы у него выросли, как у льва и ногти как у птицы». (IV Книга Царств (IV, 27–30).

5

«И явилось на небе великое знамение – жена, облеченная в солнце, под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд» (Откровение Иоанна Богослова, XII, 1).

6

Сундулея Вахрамеевна – верховая боярыня царицы Марфы.