Неправильный боец РККА Забабашкин. Максим Арх

робот.

      Но потом я понял, сколько чувств, эмоций и сил он вкладывает в эти слова, и у меня защемило сердце.

      Воронцов не был трусом, он был готов умереть за Родину при необходимости в любой момент, но здраво оценивал происходящее и, даже почти не имея сил, думал не о себе, а, как настоящий командир, об общем деле и целесообразности. И очевидно, эта целесообразность подсказывала ему, что смысла нам соваться сейчас в город и просто так умирать нет.

      Я всё прекрасно понимал и был благодарен ему за это.

      Однако, несмотря на приступ сентиментальности, я всё же решил возразить:

      – Нельзя бросать наших. Наверняка там есть выжившие. Надо их освободить.

      Воронцов посмотрел на меня, как мне показалось, с сожалением и, вздохнув, уставшим голосом ответил:

      – Я же тебе говорю: это не в наших силах. Всё, разговор закончен.

      И его категоричность мне не понравилась, потому что я как раз только-только разговор этот начал.

      А потому я, разумеется, несмотря на его недовольство, продолжил свою мысль:

      – Мы же пока даже не предприняли ничего. Как ты можешь заранее знать, что в наших силах, а что нет?

      – Да тут и пробовать нечего, – нахмурился он. – Ты видел, сколько немцев там? Что мы – две забинтованные мумии – с ними сможем сделать?

      – Я не знаю, – честно признался я. – Но думал, мы что-нибудь придумаем.

      – Что придумаем? Как вдвоём всех немцев разбить?

      – Ну, типа того… Думал, может быть, партизанами станем, как Денис Давыдов.

      Чекист уставился на меня, как на инопланетянина. Потом прокашлялся и, вероятно, вспомнив, что я получил не только ранения в голову, но и с десяток контузий, более мягким голосом сказал:

      – Давыдов – это который в 1812 году французов бил? Ну ты и вспомнил. – Он улыбнулся. – Мальчишка, книжек начитался и решил партизаном стать. Гитлера вместо Наполеона побить.

      – А хоть бы и так. Какая разница, кого в землю класть – француза аль немчуру? Земля – она всех примет, – принимая вызов, резонно заметил я и, видя, что визави находится в нерешительности, уточнил: – Так ты партизанить не хочешь, что ль?

      Воронцов вновь на меня изумлённо посмотрел, а потом тяжело вздохнул и, потерев себе лоб, произнёс:

      – Послушай, Алёша, это тебе не роман «Война и мир». Тут нет мира – одна война. А война – она, брат, построена на преимуществе. Есть у тебя преимущество над противником – ты побеждаешь. А если нет, то на нет и суда нет. Понял? Ну а что касается того, что ты предлагаешь стать партизанами, то это, брат, идея бесперспективная. Партизаны не могут действовать без снабжения и поддержки местных жителей. У нас с тобой нет ни одного из этих важнейших пунктов. Поэтому в лучшем случае мы с тобой можем стать диверсионной группой. Но и это нам не по плечу, потому как мы, мало того, что без оружия, еды и боеприпасов, так ещё и еле-еле держимся на ногах. Ты посмотри на себя, на нас. Ну какие мы с тобой диверсанты?!

      Я снял очки, потёр ладонью глаза, затем куском бинта, болтавшегося