За правое дело. Василий Гроссман

речушка. Бульвары, городские сады и скверы казались ночью дремучими, без тропинок и дорог. Ни один даже слабый луч городского света не нарушал неторопливую работу вечера. А в пепельно-синем небе тихо белели аэростаты, и минутами казалось, что это серебристые ночные облака.

      – Какое странное небо, – сказал Штрум, шагая по платформе Казанского вокзала.

      – Да, небо странное, – сказал Постоев, – но более странно будет, если за нами пришлют, как обещали, машину.

      Публика расходилась быстро и молча, это пришел в Москву поезд военной поры – на перрон не вышли встречающие, а среди приехавших не видно было детей и женщин. В большинстве из вагонов выходили военные в плащах и шинелях, с заплечными зелеными мешками. Торопливо и молча шагали они, поглядывая на небо.

      В гостинице «Москва» Постоев попросил у дежурной комнату не выше четвертого этажа.

      – Теперь все хотят не выше четвертого, – улыбаясь, проговорила дежурная, – все не любят бомбежки.

      Постоев шутливо сказал:

      – Что вы, я-то как раз очень люблю бомбежки.

      В коридоре встретилось им много военных, несколько красивых женщин. Все оглядывали седого богатыря Постоева.

      Из полуоткрытых дверей слышались громкие голоса, иногда звуки баяна. Седые официанты носили подносы с незатейливой едой сорок второго года: каша и картофель; скромность еды подчеркивалась блеском массивных никелированных судков.

      Войдя в номер, они сняли плащи, и Постоев осмотрел постели, пощупал маскировку на окнах и потянулся к телефону.

      – Придется вызвать директора, – сказал он, – и по поводу улучшенных обедов поговорить, и комната мне не нравится.

      – Леонид Сергеевич, вряд ли директор придет к нам на восьмой этаж, лучше узнать по телефону, когда он в конторе, и зайти к нему, – сказал Штрум.

      Но Постоев только пожал плечами и снял трубку.

      И действительно, едва они успели помыться, в дверь постучали и вошел смуглолицый и представительный человек.

      – Леонид Сергеевич? – спросил он.

      – Да, да, я, – сказал Постоев, идя навстречу вошедшему, – знакомьтесь, Виктор Павлович Штрум, – но директор лишь кивнул, видимо сразу очарованный Постоевым.

      Постоев с первых слов договорился об обедах и объяснил директору, что хотелось бы получить двойной номер, не выше третьего этажа.

      Директор кивнул головой, сделал пометку в книжечке и сказал:

      – Завтра смогу вам предложить то, что вас устроит, я к вам зайду.

      Постоевская житейская уверенность была связана с общей уверенностью в важности и нужности его работы, уверенностью в драгоценных и счастливых качествах его образованности, научного и технического опыта.

      Он был ментором отечественной промышленности качественных сталей. И ведь действительно уверенность его зиждилась на прочном фундаменте.

      Директор называл корифеев науки, академиков, останавливавшихся