Адские колокола. Джилл Джонсон

после встречи с Борщевиком. Зачем ему понадобилось так меня пугать, я ума не могла приложить. Более того, с чего он взял, что я пожелаю с ним разговаривать после того, как он напугал меня до полусмерти? Впрочем, он всегда вел себя необычно и еще в бытность студентом постоянно меня озадачивал. И не меня одну, практически все знавшие его люди разделяли мое отношение. Только вот с тех пор он еще и стал сильнее, намного сильнее.

      Атлас отца безнадежно устарел: ни одной из улиц, по которым я шла, в нем не значилось, и я бродила наугад, совершенно потерявшись в пространстве. Наконец я вышла к аркам, но вход в саму галерею был настолько неочевидным, что я три раза прошла мимо и обнаружила его только потому, что туда вошли какие-то люди. Я последовала за ними сквозь металлическую дверь по темному коридору, зацепившись взглядом за нарисованный по трафарету на кирпичной стене шприц – я дошла до места.

      Вынырнув из коридора, я оказалась в огромном помещении и одновременно словно перенеслась на двести лет назад. Запрокинув голову, замерла, представляя викторианские технологии, убогие леса, ручные инструменты и людей, которые создали столь изощренный арочный потолок ценой увечий и даже смертей. Когда я опустила голову и уперлась взглядом в толпу современников, мне пришлось проморгаться, чтобы вернуться в реальность.

      В центре помещения сидел мужчина и играл на аккордеоне – в гулком пространстве звук, эхом носившийся среди арок, выходил почти зловещим. На стенах висели многочисленные картины разных размеров без рамок.

      Я подошла к ближайшей, изображавшей юного Паскаля и какую-то женщину, они стояли посреди сада, такого зеленого и пышного, каких не найдешь в нашей стране: я узнала бугенвиллею, кактусы, мандевиллу (точно такая же обвивала перила в моем садике на крыше). Паскалю на вид было лет пять, он прижимался к женщине, обхватив ее за ногу. Женщина стояла, скрестив ноги, сложив руки на груди, огромные солнечные очки скрывали половину ее лица. Я снова перевела взгляд на Паскаля – он смотрел с холста с отсутствующим выражением, и в целом картина навевала бы скуку, если бы не пронзительные, неестественно зеленые глаза нарисованного мальчика.

      Следующее полотно изображало двух детей на пляже, они сидели на корточках и рыли какую-то яму в песке. Паскаль снова смотрел на зрителя теми же глазами, от которых становилось не по себе. Здесь он был постарше, лет девяти-десяти. Второму персонажу – девочке лет тринадцати – слишком длинные, узловатые и неуклюжие руки и ноги придавали сходство с журавлем. Ее волосы были заплетены в длинную косу, перекинутую через плечо. Пустынный белый пляж убегал вдаль, а небо и море сливались на горизонте воедино.

      Я смотрела на детей, сосредоточенных на бессмысленном занятии, и вспоминала собственные одинокие игры в саду в Оксфорде. По большей части я сидела на качелях под могучим дубом, откинувшись на спинку, и качалась часами напролет, глядя на лиственный полог.

      На следующей картине персонаж оказался только один – постаревшая