Маленькое ВСЁ. Олег Сергеевич Селезнёв

ех наполненных жизнью, далёких мест, из коих почему-то птицы стремились на все четыре стороны.

      Он мог придумывать целые плавучие острова с красивыми и сильными жителями, но сам был так слаб и печален, что ему оставалась только память: еле-еле сияющий маячок в никуда.

      Но не всегда он был так одинок и бессилен! Иногда на сушу, куда он так яростно пытался приливать, – приходил маленький живой человечек и долго, долго смотрел на него, на птиц, на острова и куда-то вдаль. И тогда он чувствовал, что это тоже он! Он стоял на берегу и мечтал: о прикосновениях, о девушке, кормящей с рук счастливых, невесомых птиц, об её улыбке, о равнодушных рыбах, о волнах. О волнах, которые никогда не превратятся во множество живых, бегущих к своей мечте ножек.

      Ему становилось жаль океан.

      И он уходил домой.

      НОВЫЙ СУМРАК

      Есть такая мысль: мы не можем друг друга найти в космосе лишь потому, что мы злые и запрятаны друг от друга максимально далеко.

      Я слышал поезда, идущие достаточно не близко от моей квартиры.

      Ветер, сверчки, стук колёс – вот моё ночное радио.

      Мысли о будущем геройстве, спасении какого-нибудь слабого человека, о сотнях стихов, изменяющих этот мир – завтрашний день давал надежду.

      И я, убаюканный этими мечтаниями, принимал мир. Мир входящему.

      А солнце снова приходило, шептало о сказках, рождающихся прямо здесь, за порогом – и мы делали шаг навстречу.

      Дни уходили, мы уходили..

      Конечно, гораздо медленнее, чем дни, – но мы не возвращались более.

      Соль. Много соли на наших кроватях. Мы снимаем простыни, пытаемся вытряхнуть их, – лишь бы лечь спать, лишь бы ничего не мешало, не свербело. Но соли всё больше, и дни всё так же кромсают нас разными холодными оружиями. И больно спать. Больно просыпаться.

      Больно жить.

      Больно умирать.

      Больно, когда больно.

      Больно, когда не больно.

      Мазок кистью, и глыба времени тревожится, изменяется. Господь вдохновенен. А мы никчёмны, ленивы, некрасивы…

      Бог разозлится на нас и в определённый день начнёт карать своим светом. И все убегут кто куда, а я убегу в свой подъезд и начну молиться, лишь бы остаться в живых.

      А на следующий день придёт очень печальный мужчина, который видел Бога Карающего.

      Все будут спрашивать его: как же выглядит Бог?

      Он улыбнётся и скажет: свет, земной, домашний свет! И от того, что он так близок сердцу, – от этого все ваши печали.

      – «Почему же ты сам так печален после встречи с ним»? – спросят его.

      – «От того, что он прячется от меня на самом видном месте, и я уже слишком взрослый, чтобы играть с ним . И есть ли ещё время, чтобы просить прощение? Буду ли жив – через мгновение дня, лета»?

      И пришёл сумрак

      Заревели фонари.

      А люди шли,

      А дети мечтали.

      Повсюду ночь -

      Вечный мазут.

      Всё пройдёт, все умрут.

      А ты молчи, пока тебя слушает Бог

      О главном лучше молчать.

      ВЫСОКАЯ ТРАВА

      Мы играли в футбол. Трава хлестала нас по лицу, оставляя глубокие следы и память об осторожности. Иногда казалось, что на поле только я один, но игра продолжалась, и счёт был явно не в нашу пользу. Какая странная игра, думал я. Трава не позволяла сблизиться, почувствовать родство, понять, что движет этими людьми. Я знал, что они стараются, и в этом не было сомнений.

      Меня не интересовали технические моменты, не интересовало, почему трава не приминается от столь активной с моей стороны игры.

      Меня интересовала только команда и возможность предугадать направление их мыслей, их желаний, чтобы в какой-то чудесный момент отдать нужный пас и подарить радость своей команде.

      Но я боялся! Боялся, что играю на радость врагам и в их интересах.

      Я постоянно думал о возможности полёта.

      Взлететь бы над этим полем и увидеть всю игру сверху, увидеть правду …ведь достаточно только одного действия в нужном направлении…

      НЕ ОБРАЩАЙ ВНИМАНИЯ

      Я одинок

      «У меня есть весь мир,

      но нет тебя.

      Лишь чувство

      словно на кончике антенны насекомого,

      что ты

      где-то невыносимо рядом».

      Я слышу тебя в сочетаниях нот. В родных сочетаниях. В сочетаниях запрятанных в стогу чужой музыки

      Запрятанных ворами.

      Но я находил – и твой голос уже был у меня в памяти, правда, всё так же – на грани собачьего нюха.

      Моё тело мерцало.

      Оно было и крепостью, и тюрьмою: в зависимости от расстояния отчуждения! Чем ближе сквозило смертью, тем быстрее я забывал тебя в своём заключении. Но стоило мне увидеть этот свет, отражающийся