Пожар в коммуналке, или Обнажённая натура. Владислав Артёмов

остальные жильцы двигались, поминутно куда-то выбегали и возвращались, вклинивались в разговор, спорили – словом, общая атмосфера была живой и суетной.

      Разговоры, что велись весь этот долгий сумбурный день и весь долгий майский вечер, были по большей части пустыми и праздными. Все старательно обходили главную тему – кому же владеть угловой комнатой, но скрытое подспудное напряжение чувствовалось в каждом слове и в каждом движении собравшихся. Только один раз напряжение это выплеснулось наружу, все задышали в полную грудь и разговор упростился до нужной степени. Случилось это в тот миг, когда Юра, ненадолго куда-то отлучавшийся, появился снова на пороге кухни и, победоносно оглядев всех, заявил без всяких обиняков с пьяною торжествующей улыбкой:

      – Можете поздравить! В ЖЭКе был. Расширяюсь.

      Все замерли, уставившись на Юру.

      – Ты протрезвись сперва, голубчик! – дрогнувшим от возмущения голосом перебила его Любка Стрепетова, и фраза ее прозвучала в напряженной тишине как начало романса. – Поезжай в свою деревню и расширяйся там.

      – Мою деревню затопили, и ты это прекрасно знаешь, змеюка! – со злым спокойствием ответил Юра, не удостаивая противницу взглядом. – Такие, как ты, и затопляли, между прочим. Учат их в институтах. Я бы тебя лично гаечным ключом поучил.

      – А такие, как ты, всю Москву уже водкой затопили! – огрызнулась Любка. – Алкаши проклятые. В подъезд не войдешь.

      – Что-о? – поперхнулся от негодования Юра и двинулся к ней, пошевеливая пальцами правой руки. – Сама из Краматорска, корчит тут, в натуре.

      – Ну ударь, ударь, – быстро схватив со стола железную вилку и прячась за спиной полковника, проговорила Любка. – Уда-арь, свидетелей много.

      – Стоп-стоп-стоп! – опомнился Кузьма Захарьевич и широко расставил руки. – Отставить спор. Не по существу. Тебе, Юра, сразу трудно вникнуть, дело, видишь ли, не так просто…

      – Незачем мне вникать, Кузьма Захарович, – отозвался Юра, глотнув из-под крана воды. – С понедельника в ЖЭК устраиваюсь. А потому мне как работнику ЖЭКа…

      Дворник Касым привстал и молча ткнул себя пальцем в грудь.

      – На общих основаниях! – выкрикнул из угла Степаныч, живший на втором этаже как раз над комнатой Клары Карловны.

      – Истинно так, – подтвердил и Василий Фомич. – Я, к слову, отец троих детей.

      Это напоминание было всем неприятно. Тем более что за скорняком стояла еще и его жена. Все помнили, как отбила она у армян место на рынке у метро. Как отстояла она у рэкета право торговать беспошлинно и свободно.

      – У Касыма вон тоже трое детей! – едко вставила молчавшая до сих пор вдовая профессорша Подомарева, не имеющая никаких, даже теоретических шансов, а потому ставшая вдруг вредной и объективной. – К тому же он нацменьшинство.

      – При чем тут какие-то дети?! – заволновался Степаныч. – Неизвестно еще, что из них вырастет при таком воспитании. Наплодили бандюг. В тюрьме их жилплощадь.

      – Я,