Большая река течёт тихо. Вячеслав Мойсак

может, несколько часов: дескать, когда спадёт зной, удобнее будет косить. И застудил голову. К вечеру – сильная боль в голове, весь бледный, идти не может – ноги заплетаются. Привезли домой на телеге. Елена всполошилась, попробовала дать выпить ему молока. Выпил – тут же вырвало. Что бы он ни пытался съесть или выпить, его тут же начинало рвать. Послали за доктором Степановичем. Диагноз был неутешительным. «Воспаление мозговых оболочек», – сказал тот. Лена, вспоминая об этом случае, видно, хорошо не расслышав, не разобрав сказанную доктором фразу, говорила так: «Воспаление мозговых облачков».

      – Доктор, а что делать? – взмолилась молодая жена.

      Тот только безнадёжно руками развёл: мол, я тут бессилен чем-либо помочь.

      – Докторко, а, може, я ему пьяуги (пиявки) поставлю? – всё ещё не теряя последнюю надежду, воскликнула горем убитая женщина.

      – Ну, поставь, – нехотя согласился с наивным желанием женщины доктор и, распрощавшись, покинул их дом.

      Елена же ухватилась за эту мысль: «Пиявки… А что, если помогут?! Быстрее бы утро, да пойти за реку наловить их». Она не могла дождаться утра. А больному всё становилось хуже, он всю ночь стонал, бредил, ворочался на постели. Утром он уже с трудом узнавал окружающих. Теперь уже все близкие Степана понимали, что доктор, пожалуй, был прав: больному, видно, уже ничто не поможет.

      И что интересно. Свекровь в этой ситуации даже не столько жалела умирающего сына, сколько злорадствовала по поводу нелюбимой невестки. Слышно было, как она говорила на улице: «Вот пусть теперь “выхворае” Судиловская без мужа! Узнает, по чём фунт лиха. Так ей и надо!» Лена, сбиваясь с ног, почти не отходила от больного мужа. Ежедневно ставила ему пиявки на лоб, на виски, на затылок, на шею. И, кто бы мог поверить, спустя какое-то время ему стало чуть-чуть легче. Он перестал бредить, начал открывать глаза, понемногу узнавать окружающих. И даже по чуть-чуть принимать пищу. И, Бог дал, понемногу пошёл на поправку.

      Когда у матери Степана появились другие невестки, ведь сыновья вскоре стали жениться один за другим, она могла сравнить их со старшей невесткой. И пришла к выводу, что Судиловская не самая худшая. И однажды заявила так: «Эта Судиловская то и добрая, но дурная».

      Когда в доме появились другие невестки, то Степана и Елену решили отделить. А куда? Где жить? Они были рады хоть куда, лишь бы самим, без постоянного контроля со стороны матери-свекрови. Перешли жить в клеть. Это такое неотапливаемое строение, типа кладовой. К зиме сложили там печь и остались жить. После первенца у Елены ещё родился мальчик, но прожил недолго, умер в детском возрасте. Потом стали рождаться дочери. Средняя дочь Валя была младше Захара на шесть лет. А самая младшая – Вера – аж на десять.

      Однажды Валя чуть не утонула. Была маленькая, доверили Захару её нянчить. Он пошёл на реку рыбу ловить и её взял с собой. Отошёл в сторону с удочкой, следит за поплавком. А её посадил несколько поодаль, чтоб не мешала, – на бережке возле самой воды. Та игралась-игралась,